Политический дневник профессора Блюма

Музы умолкают, когда говорят пушки. В эпоху перемен их грохот напрочь заглушает и голос человеческого познания. Когда творим – не ведаем, что, когда ведаем – не творим. Поэтому Гегель и утверждал, что сова Минервы вылетает в сумерки.

 

Мы живем на переломе двух эпох. Подобная ситуация всегда заключает в себе момент уникальности: крупные социальные изменения неповторимы, поэтому с трудом поддаются изучению. Исследование динамики социальных преобразований возможно лишь ретроспективно, апостериори. Знание закономерностей социальных изменений мы черпаем большей частью из истории, из прошлого, а не из настоящего, хотя нужнее всего они как раз в настоящем и будущем.

 

И еще: всякое изменение диалектично, социальное – тем более. Но ум человеческий, как правило, погружен в настоящее, представляемое как точка, как состояние, а не как процесс. Поэтому «естественный» взгляд на вещи – недиалектический, метафизический. Метафизики преобладают и среди тех, кто профессионально пытается постигнуть законы социальных перемен. Диалектически мыслящий ум – редкость. Он плохо уживается с повседневностью, неадекватен ей, редко правильно понимается и оценивается окружающими. Чаще всего его свидетельствами и прозрениями мы пользуемся, что называется, после праздника. Он служит не себе и даже не окружающим, чего ему чаще всего не прощают, а будущему.

 

Этими небольшими и разрозненными общими рассуждениями мне бы хотелось предварить своеобразный документ эпохи перестройки – дневниковые записи профессора кафедры философии Тартуского университета Рэма Наумовича Блюма. Вот уже более года автор не числится по разряду живых. Рэма Наумовича не стало 1 июня 1989 года.

 

Убежден, что профессор Блюм принадлежал к числу людей, действительное влияние которых на общество, на окружающих не совпадало с их, так сказать, официальным статусом.  Он не был обладателем «генеральских» погон в официальной советской науке, однако и известность неформального лидера умонастроений обошла его стороной. Он очень много работал, но скупо материализовал результаты своих исключительно скрупулезных и корректных исследований. Выросший в Ленинграде, россиянин душой и образованием, деятельный и активный по природе, прирожденный лидер, всю жизнь ученого и мыслителя он провел в тихом Тарту, отгороженном от злых ветров окружающей действительности собственной провинциальностью и нерадивостью российской бюрократии, у которой все не доходили руки «прополоть» эстонский огород. Наверное, только здесь он мог сохраниться физически и нравственно, несмотря на свой неосторожный темперамент. Всю жизнь его подозревали в том, чего он не делал и не говорил, но подозревали, в сущности, правильно, угадывая явление чужеродное, несовместимое с театром реально-социалистического абсурда.

 

Профессор Блюм был отличным работником, удивительно точным, дисциплинированным, пунктуальным, и тем не менее он не «вписывался». Он был неосторожен и очень осторожен в одно и то же время: не умел, был не в силах спрятать, замаскировать в себе незаурядную личность, хотя почти всегда думал, что говорил, и умело контролировал не только собственные слова, но, вероятно, и мысли.

 

Личность в нем не просто угадывалась – ощущалась. Но она почти не подавляла и не наскучивала, мозоля глаза: его личность была не только умной и проницательной, но и веселой и остроумной одновременно. Но какие проблемы и горести таились в глубине его натуры, знал только он сам. О том, что ему бывало очень трудно, что переживал он минуты драматических сомнений, переоценки ценностей и целей, почти никто не догадывался. Собственное человеческое достоинство оберегал он с особой тщательностью и бывал удивительно чуток по отношению к личности и достоинству другого.

 

Помню, как звенел его голос, когда на лекции по истории философии он буквально декламировал формулы категорического императива Канта: «человек не может быть только средством, но всегда – целью», «уважай в своем собственном лице также и человечество, а к человечеству относись, как к самому себе».

 

Удивительное дело: Блюм многим открывал глаза на истинное положение вещей в мире, в этом было в некотором смысле даже его призвание, но ноша знания не ощущалась тяжелой. Мне иногда кажется, что многое из безысходности безвременья семидесятых – восьмидесятых годов он, как чуткий фильтр, улавливал и оставлял в себе, прикрывая собой мир близких ему людей от тлетворного влияния.

 

Блюму было много тяжелее, чем каждому из нас, его учеников и друзей, потому что он  глубже и  искреннее, чем все мы, был связан с той жизнью, которой сегодня выносят приговор и круг которой завершается. Он, несомненно, был человек верующий, убежденный. И как действительно талантливая натура, был способен глубоко увлекаться, глубоко ошибаться, но и преодолевать собственные заблуждения. Вся известная мне часть жизни Рэма Наумовича была тяжким трудом преодоления бытия в самом себе. Мазохистом и самокопателем он не был, он был открыт тому миру, в котором жил и который его сформировал. И он был способен преодолевать в себе то, что переставало быть разумным и потому требовало исключения из действительности.

 

Это самоопределение бытия в себе, каких бы усилий оно ни стоило Блюму, было в нем органично и соразмерно и не имело и тени той поспешной, зачастую постыдной конъюнктурной перекраски, переодевания, которым сегодня на наших глазах заняты многие политики и неполитики. Всю свою жизнь, во всяком случае, ту ее часть, которая проходила на моих глазах, он стоял в некрикливой, но твердой оппозиции по отношению к бесчеловечной Системе, оставаясь в то же время убежденным сторонником марксизма, разделяя в том числе и многие положения его ленинского варианта. Было ли это заблуждением? Уверен, что нет.

 

Система в понимании Блюма, и в этом я с ним вполне солидарен, не была зеркальным отражением марксистской теории, даже ее утопических или принадлежащих истории моментов. Рэм Наумович был убежден, что принципы марксистской теории и методологии остаются работающими при объяснении социальных явлений и было бы по меньшей мере неразумным их нигилистическое отбрасывание. Истину невозможно устранить приказом. Отбрасывания заслуживает не марксизм как таковой, принадлежащий человеческой культуре и истории, но лишь его догматизированная, мифологизированная версия, которая создавалась с целью оправдания антинародной и антисоциалистической системы, возникшей в нашей стране. С другой стороны, нет вечных истин, и судьба марксизма определяется его же собственными предпосылками, диалектической критичностью, на базе которой создавалась теория Маркса. Следовательно, развитие этой теории с неизбежностью приведет и к ее отрицанию.

 

Последние два года жизни Рэм Наумович с головой  ушел в практическую политическую работу. Для серьезной теоретической деятельности времени практически не оставалось. Близкие ему люди часто на это указывали: ведь в сфере теории Блюм был незаменим. Но у него была натура бойца и темперамент трибуна. Это и привело к трагической развязке. Дневниковые записи в этот период становятся чуть ли не основной формой изложения и обобщения собственных мыслей профессора Блюма. И имеют они отнюдь не только ценность документа. В них – попытка теоретического постижения социального  процесса его участником. Уверен, эти дневниковые записи, как и вообще теоретическое наследие Рэма Наумовича, привлекут самое пристальное внимание исследователей, в том числе и будущих исследователей совершающейся в наши дни революции.

 

Евгений  ГОЛИКОВ

 

* * * *

1988 год

 

1 ЯНВАРЯ

 

Надо начинать практически заново. То, что было похоронено за шестьдесят с лишним лет, может быть, обретет новую жизнь. Дай-то Бог!

 

Октябрьская революция очень быстро потерпела поражение. Причем это поражение было тихим, так сказать, незаметным как для самих революционеров, так и для подавляющего большинства сторонних наблюдателей. Оно камуфлировалось беспрецедентным энтузиазмом народных масс, особенно молодежи, разбуженных революцией и рвавшихся к творчеству и самодеятельности. Мощный заряд социальной энергии. Но этот заряд был канонизирован политическими институтами, средством стала харизма. Средство (форма) постепенно подчинило себе содержание, деформировало присущий ему социальный заряд, элиминировало из него те стороны, которые детерминировали самодеятельность, самостоятельность, оставив самопожертвование аскетизм, уравнительность, дисциплину, подчинение личного общественному, что очень часто приводило к потере уважения к личному достоинству (это не ценность). Рассуждения, размышления заменялись верой. Революционный энтузиазм становился энтузиазмом религиозным.

 

Нелегко все это понять и объяснить!

 

7 ЯНВАРЯ

 

Деформация социалистической революции началась уже тогда, когда выяснилось, что русская революция оказалась одинокой.

 

Важнейший принцип марксизма – победа революции в развитом

 

индустриальном мире – был нарушен. Энгельс, кстати, предсказывал печальный результат такого опыта. «Освобождение пролетариата может быть только международным делом. Если вы попытаетесь превратить это в дело одних французов (или русских – можно заменить), вы сделаете это невозможным» (т.39, стр. 76). Извратите международное пролетарское движение, пишет далее Энгельс.

 

Итак, был ли построен социализм в одной стране? Можно ответить на этот вопрос отрицательно. Нет, не был, ибо тот общественный строй, который сформировался в 20-30-х годах и существует с известными модификациями сейчас, с очень большой натяжкой можно назвать социализмом.

 

Сложнейший вопрос – что это за строй?

 

11 ЯНВАРЯ

 

М. С. Горбачев говорит о революции. Задуманное им преобразование действительно революционно. Ведь речь идет о продолжении прерванной сталинизмом революции. Но разве можно осуществить революцию реформистскими средствами?

 

Цель – революция, средство – реформа. Но история не знает исключений, всегда реформа-средство губила революцию-цель.

 

 

12 ЯНВАРЯ

 

О. Тофлер обратил внимание на то, что каждое общество обладает своим ощущением времени, питает определенное временное пристрастие, акцентируя внимание либо на прошлом, либо на настоящем, либо на будущем.

 

Наше общество после революции явно акцентировало внимание на будущем. По-видимому, такая акцентировка порождает энтузиазм и массовый оптимизм. Западный мир с его потребительским отношением к жизни явно акцентирует настоящее. А это, в свою очередь, порождает всеобщее равнодушие и пассивность. Именно эта модель, кажется, стала типичной и для современного нашего общества, демонстрируя его превращение в политическое общество.

 

Наверно, акцентировка на прошлое неизбежно порождает упаднические настроения, всеобщий пессимизм и разочарование.

 

Конец-1987 и начало-1988 ознаменовано контрнаступлением бюрократии. Снятие Ельцина вдохновило реваншистские круги. Объектом, как всегда бывает, стала история. Сталин – оселок, на котором обтачивают ножи как сторонники, так и противники перестройки.

 

Громыко воспользовался случаем, чтобы отдать дань «величию» Сталина на Потсдамской конференции. «Правда» весьма и весьма невразумительно, а скорее просто глупо, лягнула «Московские новости» и Шатрова.

 

Нет, без основательной чистки от консервативных бюрократов, по крайней мере, никакой перестройки не будет.

 

 

27 ЯНВАРЯ

 

Сегодня в «Правде» сообщение о выходе очередного, второго номера «Коммуниста», в котором объявлено о напечатании моей статьи. До последнего момента я этого не ожидал. По-видимому, в верхах есть силы, заинтересованные в демократизации партии. Давай-то, Бог!

 

Звонил в редакцию «Коммуниста». Заведующий отделом Бушуев сказал: «Ждите сердитые отклики».

  

 

2 ФЕВРАЛЯ

 

Сегодня не смог присутствовать на многолюдном собрании в большой аудитории на улице Ванемуйне. По рассказам, была весьма острая полемика между националистами, провозгласившими создание партии эстонского возрождения, и их противниками. Хотя в зале собралось немало тех, кого делегировали партийные комитеты, общее настроение складывалось в пользу националистов. Даже выступление Виктора, сказавшего, что националисты льют воду на мельницу сталинистов и усиливают позиции противников перестройки (что совершенно правильно), мало что изменило. Националистические стереотипы и установки — колоссальная сила, они корнями уходят в подсознание. Люди перестают прислушиваться к голосу рассудка. Интересно, что экстремисты — правые, левые — сходятся в самом главном — в результате.

 

(Стоит поразмышлять о феномене экстремизма. Экстремизм — политический и социальный тип мышления и действия).

 

Наделавши в штаны от страха, республиканское начальство нагнало в Тарту столько стражей порядка, что они заполонили улицы. Наши борцы за интернационализм, выйдя из дискуссионного зала, увидели милиционеров, экипированных так же, как полиция в Южной Корее, — щиты, каски, сумки и т. п. Это их больше всего поразило и возмутило, что же говорить о националистах.

 

Очередная глупость, повышающая самомнение тех, несомненно, не очень влиятельных сил, которые выступают за независимость. Если против нас столь грозные приготовления, то мы что-то стоим.

 

Вообще во всей этой истории воочию проявилась полная неспособность руководства республики решать противоречия в обстановке гласности и демократии.

 

Вместо их смягчения, все делается для их обострения.

 

 

4 ФЕВРАЛЯ

 

Когда ссылаются на слова Ленина о победе социализма в одной стране, то попросту игнорируют тот факт, что он имел в виду победу социалистической революции на ее первом, политическом этапе, то есть захват власти в руки пролетариата. Многократно он повторяет эту фразу именно в таком смысле. Один пример. В статье «О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности» читаем о прямом долге социалистов, победивших в одной (особенно отсталой) стране (т. 36, стр. 287). Очевидно, что в 1918 году Ленин не мог считать социализм победившим, очевидно, что здесь он имеет в виду именно политическую революцию социалистического плана.

 

 

11 ФЕВРАЛЯ

 

В политическом сознании господствующей бюрократии распространена догма (как элемент политического формализма), которая исходит из предположения, что национальные противоречия в нашей стране есть результат различных местнических настроений. Это сознание, а вместе с тем и обыденное сознание русского человека, не может и не хочет признать даже важное ленинское утверждение, нашедшее свое выражение и в партийных (т. е. официальных) документах, что национализм местный порождается шовинизмом. Мы-де никого не обижаем, даже любим (хотя это осознанное и неосознанное лицемерие), но нас почему-то не любят, к нам относятся неуважительно и т. п. Бюрократ не хочет понять, что сам принцип его существования — принцип централизма в своей основе шовинистичен.

 

Экономический централизм в многонациональном государстве является с необходимостью политическим (этническим) шовинизмом.

 

 

20 ФЕВРАЛЯ

 

Для решения задачи — сохранить, улучшить, преобразовать — могут быть использованы как революция, так и реформа. Революция и реформа, таким образом, — метод изменения, а не его суть. Возможна консервативная революция и консервативная реформа, имеющие целью сохранить старое, реставрировать старые порядки.  Возможны политические изменения, сохраняющие основы существующих отношений посредством политической реформы и политической революции. Возможны радикальные преобразования путем радикальной социальной реформы или радикальной социальной революции.

 

 

21 ФЕВРАЛЯ

 

Парадоксально, но факт, что сталинская система непререкаемой партийной дисциплины, концепция единства, отсутствие внутрипартийной демократии, боязнь своей точки зрения, расходящейся с руководящей точкой зрения, у кадров, которые держат рычаги управления, играют положительную роль, помогают М. С. Горбачеву удержаться на своем посту. Приверженность к дисциплине и авторитету мешает большинству ЦК сбросить явно неугодного им лидера.

 

 

7 МАРТА

 

Прогресс — это рост солидарности людей, но солидарности, основанной на человечности, может быть, даже вселенской человечности. Воистину то прогрессивно, что возвышает человека над его приверженностью к своим узко понятым интересам, что делает его ответственным за все, что происходит вне его собственного мира.

 

 

20 МАРТА

 

Г. Наан в статье в «Коммунисте Эстонии» доходит до чудовищного утверждения, что сталинский вариант построения социализма был оптимальным. Основной аргумент тот же, что у явных и скрытых сталинистов: без Сталина, без репрессивных методов к войне не подготовились бы и войну наверняка проиграли. Сталинское руководство, сталинский авторитет сыграли решающую роль в победе над фашизмом. Мышление Наана — мышление технократическое, позитивистское, потому главная категория его — сущее, необходимость, а отсюда недалеко до тезиса «все действительное разумно».

 

Но ведь, развивая индустрию, мы, благодаря преступным действиям Сталина и непростительным просчетам, почти всю ее потеряли, допустив немцев до Волги и Грозного. Нет, не клеится аргументация у политиков-позитивистов. Не в сталинской политике нужно искать истоки Победы народа, стоявшего на краю «пропасти». С точки зрения политика, с точки зрения так называемого здравого смысла выиграть войну мы не должны были. Но выиграли. Как выиграли гражданскую войну, которую — тоже по всем правилам политического мышления и «научного» предвидения — не должны были выиграть. Как выиграли необученные французы у феодальных профессионалов во время революции XVIII века.

 

Значит, есть какой-то икс, который недоступен для понимания Наанов и иже с ним, недоступен политическому мышлению. Этот икс — социальный импульс, тот огромный социальный потенциал, который способен на чудеса, способен поднять людей на отчаянную, смертельную, беспощадную борьбу за свое право быть свободным.

 

Победа в войне одержана не благодаря Сталину, а вопреки ему. Он все сделал, чтобы загнать в гроб этот потенциал. И великое счастье, что это ему не удалось. Войну выиграли на инерции революционного социального энтузиазма.

 

 

26 МАРТА

 

Продуктивность невозможна без свободы, лучше сказать, продуктивность и есть свобода. У В. Гроссмана Штрум  делает открытие после ночи, проведенной в свободной беседе с друзьями (беседа в условиях сталинского террора). В «Московских новостях» (№ 12, 1988) Станислав Рассадин вспоминает о беседе с Иосифом Шкловским, который рассказал ему, что его самая лучшая идея родилась апрельским утром 1953 года, когда он прочитал газетное сообщение о реабилитации «врачей-убийц». Мгновение прикосновения к свободе родило продуктивную идею.

 

 

30 АВГУСТА

 

Перерыв более, чем четыре месяца. Практическая работа столь поглощает время и внимание, что некогда задуматься серьезно о вещах иных, хотя и не менее, а, может быть, более важных. Дела перестроечные поглотили все внимание. Собрания, выступления, поездки, митинги не оставляют времени, точнее, они в центре, думаешь только о них. Действительно, лед тронулся.

 

Хотя минуты роковые, думается, еще не наступили, но, как перед наступлением грозы, слышатся раскаты грома, и мелькают далекие еще молнии.

 

Жизнь радикально изменилась: собрания, митинги, демонстрации, свободное обсуждение проблем, интересные газеты и журналы, разговоры вокруг часто появляющихся умных и неумных статей. Всего этого наша многострадальная страна не знала много десятилетий.

 

Такое бы лет двадцать назад!

 

Обнаружилось много людей, тоскующих по порядку, по твердой руке, по прошлым сталинским временам. Сталинисты открытые, агрессивные, фашистского типа, и еще больше сталинистов, так сказать, умеренных.

 

Их аргументы до примитивности просты — раньше был порядок, никаких особых конфликтов мы не знали, о национальных противоречиях и речи не было. А теперь!

 

Интересная особенность всеобщего мышления: сиюминутность, отсутствие перспективного взгляда на вещи и, естественно, неумение проникнуть в существо проблемы, заглянуть за повседневность, обыденность.

 

«Папа повесился, чтобы дома была тишина». Главное — не «повесился», а главное — «тишина», а то, что в конечном счете все будет усеяно виселицами, — это мало кого интересует.

 

Итак, два подхода — конъюнктурный и перспективный, по существу они  сводятся  к политическому  и  социальному типу мышления.

 

Конъюнктурный стремится к прямым, непосредственным, осязаемым результатам, он привычен, понятен, доступен. Иное дело с перспективным. Здесь непосредственного результата, скорее всего, не увидишь; он оказывается очевидным лишь по прошествии немалого времени, но зато он прочен, долговременен, и, что самое главное, органичен, он в сути человеческой, в свободе, в духовности.

 

Видимо, беда подавляющего большинства революционеров в том, что в погоне за сиюминутностью, за непосредственным, прямым результатом они упускают перспективу и совершают непоправимые, трагические ошибки.

 

В революциях основная коллизия между институализацией и социальным духом народа, наряду с ней противоречие конъюнктуры и перспективы.

 

Сейчас, пожалуй, похожая ситуация.

 

 

19 ОКТЯБРЯ

 

Когда пушки гремят — музы молчат, а сова Минервы вылетает только в сумерки.

 

С таким состоянием сталкиваешься в жизни впервые.

 

Что-то вроде модели революционной деятельности. Некогда даже осмыслить происходящее. Жаль, что все это случилось в старости, а молодость прошла в отчужденной жизни.

 

Функция этноса — трансляция культуры. Она крайне затруднена, когда нет соответствующих институтов (каналов, механизмов) этой трансляции. Семейный канал, конечно, главный, но он явно недостаточен, особенно в современных условиях. Школы тоже мало.

 

Поэтому столь необходимы разнообразные институционные формы культурного общения.

 

 

6 НОЯБРЯ

 

В «Литературной газете» второго ноября напечатана беседа с писателем Александром Авдеенко. В детстве я читал его «Я люблю», но ничего не помню. Он и сейчас пишет, что был отъявленным сталинистом. А потом его разгромили, и оказывается, что рецензию на сценарий, им написанный, дал «Сам».

 

Как же его, обвиненного в антисоветизме, исключенного из Союза писателей и выгнанного из квартиры, не арестовали? Это загадка.

 

Одну мысль из беседы важно запомнить: великий обман, что Сталин — выразитель воли партии и народа удался лишь потому, что было народное движение к истинному социализму, народное стремление к хорошей жизни. Хотели верить и верили. Лозунги и мифологические картины хорошо ложились на мифологическое сознание.

 

Ведь в народе господствовала социальная идея, а она в своей значительной части замешена на мифологии, на долженствовании.

 

Почему сейчас 20-е годы оцениваются, как правило, негативно в кругах интеллигенции? Пафос преобразования, мечты, ожидания новой жизни и тому подобные нравственные стремления кажутся наивными, если даже не агуманными. Дело в том, что современное политическое мышление, политическое сознание не в состоянии понять, оценить, вжиться, наконец, в социальное сознание, которое тогда господствовало у носителей революционных изменений.

 

Разве может в наши дни кого-то вдохновить идея мировой революции? Для этого современное человечество слишком прагматично.

 

 

7 НОЯБРЯ

 

Митинг, показанный по телевизору из Таллинна, абсолютно необычен. Такого наша страна еще не знала. Никакого организованного шествия. Настроения читаются на лозунгах, самодеятельных, а не предписанных. Все это напоминает революционные дни и революционные собрания. Впрочем, так оно и есть. События последних месяцев в Эстонии и есть революция, или, во всяком случае, прямой подход к ней. Можно все это определить как революционный кризис. Резкая перемена умонастроений — от покорности к протесту, несогласию и активному нонконформизму, перестановка и смещение социальных и политических сил, выдвижение на первый план самодеятельных народных движений. Дело до насилия не доходит, но это объясняется разумной уступчивостью власти. Лозунги на площади в Таллинне свидетельствуют о размежевании полярных сил – сил революции и сил контрреволюции. Эта конфронтация – факт очень серьезный.

 

С одной стороны, поддержка изменений и проектов изменений, с другой – протест против них. За Вяляса и против него. Был лозунг: «ЦК КПЭ, мы вам не верим!» Многочисленные лозунги – за двуязычие, за изменение конституции и т.п.

 

Напряжение растет!!

 

Ленин на X конференции РКП(б) (май 1921) сравнивал историю нашей партии с четырехлетним курсом высших наук:

 

первый курс – с  70-х годов XIX века до 1903 года,

 

второй курс – с  1903 по 1917 год,

 

третий курс – с  1917 по 1921 год.

 

Сейчас, говорил он, мы подошли к экзамену с 3-го на 4-й курс. Этот экзамен и есть переход к нэпу.

 

Кажется, экзамен был выдержан, к нэпу перешли. Отметку высшую вряд ли заслужили, но четверку с минусом поставить можно, учитывая смелость и разумность предпринятых шагов. Но, а дальше? Что случилось на 4-м курсе? Полный провал. Высшего образования получить не удалось. На четвертом курсе завалили все дисциплины, все предметы.

 

Эстонский вариант революции показывает, как недовольство, накапливаемое десятилетиями, прорывается наружу, выливается в хотя еще слабо, но все же организованные действия масс. Народный фронт – тому свидетельство. Причем недовольство концентрируется вокруг национальных проблем в первую голову, что создает особую ситуацию единства народа, несмотря на то, что он реально социально неоднороден.

 

 

8 НОЯБРЯ

 

В свое время Ленин выдвигал как главную задачу социалистической революции — «разбить» буржуазную государственную машину. Для него разрушение этой машины и было равно диктатуре пролетариата. Он, безусловно, прав, хотя методы и средства, применяемые тогда, подмяли в конце концов под себя цель и извратили ее настолько, что она полностью растворилась (цель — народное самоуправление). Большой ошибкой Ленина и его окружения была недооценка последствий, связанных с применением насильственных средств разрушения аппарата государственной власти. С насилием, показывает история XX века, шутить нельзя. Эта штука имеет эффект бумеранга.

 

Если обратиться к проблемам сегодняшнего дня, то очевидно, что провозглашенный возврат к целям социалистической революции может иметь какие-то серьезные последствия только в том случае, если будет «разбит» старый государственный и партийный аппарат. Социальная революция не осуществится, если этого не произойдет. Во-первых, необходимо устранить помехи на пути ее развития, во-вторых, необходимы совершенно новые формы управления, точнее, самоуправления, только в таком случае можно говорить о социалистическом характере этой революции. То есть, применяя терминологию Ленина, требуется диктатура. Без диктатуры не решить современные задачи. Но это должна быть демократическая диктатура, то есть диктатура, опирающаяся на закон, осуществляемая в рамках правого государства. Но только при непременном условии: право должно подчиниться народной воле, а не народная воля  праву

 

Верное наблюдение у Каутского, которое кое-что объясняет в нашей истории после Октября.

 

Речь идет о тех слоях пролетариата (и добавим, вообще неимущих слоях населения), которые жили в чрезвычайно стесненных материальных условиях. Для этих слоев «классовая борьба это – борьба с нищетой». Но осаждаемый нищетой ждать не может. Ему нужна безотлагательная помощь. Он гнул покорно спину, покуда чувствовал себя бессильным. Оказавшись у власти, он стремится немедленно положить конец всякому страданию, всякому угнетению. Невежественный, не имеющий никакого понятия о законах экономического развития, он полагает, что силой можно сделать все. Благодаря невежеству и неопытности, он в своем страстном стремлении к благоденствию и свободе легко становится добычей всякого рода демагогов. Эти демагоги, из расчета ли или по легкомыслию, дурачат его самыми заманчивыми обещаниями. . .» (К. Каутский. Пролетарская революция и ее программа. Изд-во «Волга», Берлин, 1922, стр. 113).

 

Кажется, именно так произошло в нашей революции, когда Сталин и его окружение (довольно инертное) сами были таковыми и опирались в своих действиях на такие слои пролетариата.

 

Здесь же Каутский характеризует Россию как страну, где не созрели условия для революции социалистической, и предостерегает от попыток перескочить через естественные фазы развития, приведя удачное сравнение:

 

«Акушер, который вследствие собственного нетерпения применил бы насильственные средства, чтобы вызвать роды на пятом месяце, мог бы, конечно, торжествовать победу по случаю значительного сокращения периода беременности, но плод, насильственно вызванный на свет, очень скоро приказал бы долго жить, и только в счастливом случае эксперимент этот для самой матери не кончился бы смертью или длительной тяжкой болезнью» (стр. 116—117).

 

Подобного рода акушерская помощь оказывается в настоящее время России, пишет Каутский.

 

Что же можно сказать о сталинских экспериментах? На каком месяце беременности родила бедная Россия социализм?

 

 

10 НОЯБРЯ

 

Имена сталинизма — это брежневизм с его коррупцией, продажностью, своеволием бюрократии, паразитизмом и т. п. Если при жизни Сталина продажность и разложение бюрократии еще сдерживались «внешними», заимствованными из времени революции аскетическими нормами, то после чисток и «либерализации» все это расцвело пышным цветом.

 

 

20 НОЯБРЯ

 

Борьба административно-командной системы с самоуправленческой — это борьба политиков с социальщиками, методов политических с методами социальными. Пока везде победу одерживает политическая система, по-видимому, потому, что она куда более реалистична, чем система социальная.

 

Реализм ее опирается, в конечном счете, на биологическую базу   на животную, природную основу человечества.

 

 

2 ДЕКАБРЯ

 

Этатизация всей общественной жизни с необходимостью ведет к элиминации (исключению, удалению – Ред.) личности как основного элемента общества. Требования индивида неизбежно уходят на второй план, предаются забвению. Все решают государственные задачи, все зависит от существования и успехов государства. Социальное вытесняется политическим, индивидуальное – общим, человек, личность становится голым символом. А дальше его вообще можно игнорировать и принести в жертву кровавому Молоху — государству. Жила бы страна родная, и нету других забот!

 

Жертвой этой этатистской идеологии стали 30 миллионов наших сограждан.

 

 

11 ДЕКАБРЯ

 

У Гойи 43-й лист «Капричос» подписан так: «Воображение, покинутое разумом, порождает немыслимых чудовищ: но в союзе с разумом оно — мать искусств и источник творимых ими чудес».

 

Крайний социальщик, то есть социальщик, пренебрегающий разумом, отодвигающий его на задний план, неминуемо породит чудовищ. Лишь в союзе с разумом социальная мысль даст съедобные плоды.

 

 

16 ДЕКАБРЯ

 

Почему большая часть большевиков верхнего эшелона поддержала Сталина? Да потому, что они превратились в политиков, практически оставив социальные идеи молодости для лозунгового употребления.

 

Политиками их сделала политическая практика, политически интерпретируемые представления о диктатуре и, в немалой степени, понимание марксизма как политизированной теории, теории естественно исторического развития общества.

 

 

17 ДЕКАБРЯ

 

Говорят (А. Ципко), что личной целью Сталина было строительство социалистического общества. Думаю, что это глубокое заблуждение. Создание социалистического общества, по понятиям Сталина (на самом деле такое общество можно лишь в переносном смысле назвать социалистическим — феодальный социализм, казарменный социализм, т. е. нечто такое, что противоположно капитализму), было ему нужно как средство для упрочения личной, собственной власти, а величие России — для собственного величия (для этого величия он не пожертвовал бы ни на йоту своим самодержавным положением). Обеспечить величие России — в сущности говоря, имперское, а не социалистическое, значит возвеличить свою собственную личность. Иными словами, смысл своего существования, цель жизни он видел в установлении деспотии, абсолютного личного тоталитарного господства. И этой цели все было подчинено. Другой вопрос, и вопрос сложный, как и почему ему это удалось. Какие причины не личного, а общественного, социально-экономического характера сделали возможным длительное существование подобного деспотизма. Во всяком случае, вряд ли случайным было сосуществование в одно и то же время сталинского и гитлеровского тоталитарных режимов.

 

В «Социологических исследованиях» (№ 3, 1988) опубликованы воспоминания А. Рыбина — охранника Сталина. Из неопубликованной части в предисловие попала фраза «вождя народа»: «Когда я умру, то на мою могилу много будет нанесено мусора, но время все сметет». Может быть, сам Рыбин придумал, но не исключено, что он это говорил. Лишнее свидетельство о личных амбициях Сталина. Представлять себя орудием мировой закономерности, скорее не орудием, а воплощением, пиком этой закономерности.

 

Об этом говорят эпизоды, в которых Сталин демонстрировал заботливость по отношению к простому народу. Этакий Гарун аль Рашид.                                                                                                                                                             

 

Легко создать миф, если к нему человек предрасположен. Рыбин пышет, что Сталин не любил, когда его восхваляют. И это при безудержном культе, при превращении человека в живого бога. Ведь достаточно было одного слова, чтобы тысячи людей лишались головы. А тут, видите, он ничего не мог поделать. Очередной фарс, разыгрываемый по готовому сценарию.

 

«В кабинете Сталина на стене висел портрет В. И. Ленина. Над портретом круглосуточно горела лампочка».

 

«Сталин был несколько вспыльчив, но отходчив и по-отечески добр» (ib).

 

Два человека смотрели сквозь тюремную решетку. Один увидел грязь, другой увидел звезды.

 

Гуттен говорил: «Пробуждается дух, жить радостно». Думается, те люди, а их много, которые упорно повторяют, что ничего не изменилось в нашем обществе, — люди бездуховные, ибо никто не может отрицать пробуждение духа, духовной жизни. Признавая это, но не радуясь ему, эти люди не доросли до интеллигентности.

 

Карл Ясперс подчеркивает то важное обстоятельство, которое является исходным в моей книжке, что лишь с XVIII века социальная идея существует во плоти: «Теперь были созданы предпосылки, благодаря которым стала действительностью мысль, что с помощью человеческого разума можно не принимать существование человека таким, как оно сложилось, а планомерно изменить его, превратив в такое, каким оно действительно должно быть. . . Рассматриваемая как начало того времени, когда человек, руководствуясь принципами разума, сам будет определять свою судьбу, Французская революция пробудила в сознании самых выдающихся людей Европы восторженное воодушевление» («Духовная ситуация времени». «Философские науки», 1988, № 11, стр. 87).

 

 

21 ДЕКАБРЯ

 

Маркс в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта» пишет о страстях, лишенных истины, и истинах, лишенных страсти (т. 8, стр. 142).

 

Политики стремятся к истине, лишенной страсти, а социальщики — к страсти, лишенной истины.

 

А как их соединить? Вот в чем вопрос!

 

Как ни тяжело связывать марксизм с его преступными последователями, превратившими революционное и гуманистическое учение в примитивную идеологию, прикрывающую кровавые делишки, все же не уйти от гнетущего вопроса — как это могло случиться? Почему именно в рамках марксистской традиции, даже если иметь в виду, что дело идет о маскировке, родились столь отвратительные чудовища?

 

 

22 ДЕКАБРЯ

 

Уничтоженная в сфере экономики, личная собственность берет реванш в социальной, политической и духовной сферах. Стремление к обладанию, индивидуализм, эгоизм, борьба за личное благополучие за счет других, иными словами – образ жизни. Не его ли Маркс именовал всеобщей частной собственностью?

 

 

24 ДЕКАБРЯ

 

Маркс в «Восемнадцатом брюмера» замечает, что социальные революции XIX века черпают свою поэзию только из будущего, представляя мертвецам хоронить своих мертвых. Таким образом, он видел, что социальные изменения детерминируются будущим, должным, а не сущим. Такая детерминация предполагает значение будущего. Но как его получить? По Марксу, один путь – изучение тенденции сущего, настоящего.

 

Вопрос (пишется у Поппера) — если вы детерминируете настоящее будущим, то это будущее вы превращаете в настоящее, и оно перестает быть будущим?

 

Наверно, будущее должно быть не в виде регламентированного, детального порядка. Это крайне важно. Оно должно быть вероятностным, фиксироваться в виде тенденций, не строго однозначных, а как веер и вектор возможностей.

 

Попытка (типа сталинской) наложить однозначное видение будущего на реально совершающийся исторический процесс ведет к трагедии. Как это и было не раз в XX веке.

 

Испоганили социализм.

 

 

25 ДЕКАБРЯ

 

Поскольку, пишет Лукач, труд снимает первоначальную непосредственность и в ходе труда субъект отчуждает себя во вне, то в нем происходит преобразование самого человека. Следовательно, от того, как, в каких формах и насколько содержательным и глубоким является сам преобразовательный процесс, процесс включения субъекта в деятельность по преобразованию окружающего мира, зависят и масштабы соизменения.

 

Чем в большей степени эта деятельность носит репродуктивный характер, тем меньше изменения, с другой стороны, продуктивность продуцирует изменения субъекта.

 

 

1989 год

 

Год ожиданий и тревог. В соответствии с двенадцатилетним циклом он должен стать годом крупных изменений (1905— 1917 — 1929— 1941 — 1953— 1965—1977— 1989).

 

Все годы знаменательные, за исключением 1977-го. Но и этот год, по-видимому, особый. Перелом в нашей экономике, с этого года она стремительно покатилась вниз. С мировой точки зрения начались позитивные изменения в Китае.

 

 

3 ЯНВАРЯ

 

Тотальное отчуждение нашего общества делает его тождественным капитализму, буржуазной цивилизации. Если общество и человек в нем отчуждены, то говорить о социализме преждевременно, поскольку социализм apriori неотчужденный общественный строй и, по крайней мере, строй, где созданы (создаются) условия для преодоления отчуждения. Не могут быть социалистическими порядки, где постоянно в силу господствующих экономических, социальных и политических условий воспроизводятся отношения отчуждения.

 

Капиталистическое отчуждение отличается от этатистского, пожалуй, в лучшую сторону. Оно дает большие возможности для проявления свободы человека (конкуренция, рынок, демократия, более широкое поле выбора). Этатистское отчуждение носит тотальный характер, подчиняя человека абстрактным политическим структурам, ограничивая до предела свободу выбора, творческие возможности субъекта.

 

Возьмем хотя бы такой важнейший экономический инструмент, как план. Это произведение рук человеческих в нашей системе превратилось в своеобразную божественную силу, в фетиш,  которому поклоняются. У нас не выпускают машины, костюмы, телевизоры, не выращивают хлеб, не производят молоко и масло, а дают план, план во что бы то ни стало. Этой абстракции подчиняется все, в том числе и качество произведенной продукции, труд и совесть работника.

 

В афоризмах Пришвина вычитал: «Что такое романтик? Это детство, продленное в юность, и юность, сохраненная в мужестве. Это вера в достижение невозможного. Множество людей, коснувшись этой стихии, потом вздыхают всю жизнь, другие злобятся на обман — скептики, сатирики. В богатырях земли бессознательно живет это чувство, как невскрытый, подземный пласт плодородия лежит под цветами луга». Хорошо сказано!

 

13 ЯНВАРЯ

 

В «Известиях» (6 января 1989 года) помещена беседа с Фридрихом Дюрренматтом, в которой он высказывается в полном согласии с концепцией: «Мне кажется, что современное капиталистическое общество в его нынешнем состоянии — это скорее биологическая, а не социально-политическая система. В нем человеческий эгоизм и индивидуализм достигают порой высшего предела. В этом обществе, живущем интересами только сегодняшнего дня, возникает опасный разрыв между прошлым с его уроками Второй мировой войны и недалеким будущим. Здесь существует видимость свободы. Но нередко человек располагает ею для того, чтобы страдать».

 

Все правильно с двумя поправками: во-первых, речь должна идти обо всем индустриальном обществе, включая так называемые социалистические страны, — обществе, ориентированном на материальное благополучие, то есть на удовлетворение биологических в своей сути потребностей; во-вторых, вряд ли только современное общество можно определить как духовное животное царство, таковым общество являлось, начиная с момента его зарождения. В прошлые времена оно было более биологическим, чем сейчас, хотя удовлетворение агрессивных наклонностей homo (стыдно даже назвать sapiens) в техницизированном обществе не имеет прецедентов.

 

Мысль Маркса о предыстории человечества великолепна. В предыстории человек еще не порвал с биологией, которая определяет его поведение в конечном счете.

 

Любопытно, что в январе 1918 года Ленин с уверенностью провозгласил: «…если теперь найдутся в России десятки людей, которые борются против Советской власти, то таких чудаков немного, а через несколько недель не будет и совсем…» (т. 35, стр. 307). Откуда такая уверенность? Что это? Наивность? Политический просчет? Или эйфория людей, не ожидавших, что они продержатся хотя бы несколько месяцев?

 

 

14 ЯНВАРЯ

 

Рассматривая прошлые годы только как результат деформирующей деятельности Сталина и его окружения, сторонники такой точки зрения (а их много) отходят от марксистского метода анализа и оказываются в лагере субъективистов. Люди сами творят свою историю. Сталина и иже с ним, точнее — сталинский режим, породили революционные массы России. Поэтому они стали жертвами порожденного ими режима. Они и творцы и продукты мира, ими же сотворенного. В этом  смысле они имели такое правительство, которое заслуживали.

 

Могло ли быть иначе? Наверно, да. Если бы характер деятельности был иной. Но мог он быть иным? Вот главный вопрос! Ведь этот характер формировался   под   воздействием   многих   факторов    как   внутренних, так и внешних. Среди них политика и идеология руководства партии лишь одна из составляющих и вряд ли главная. Может быть, точнее сказать  так – на начальных стадиях революционной борьбы этот момент был весьма   важным и порой решающим. Обстоятельства, массовая борьба и деятельность   создавали возможность для многовариантного развития. По мере движения революции влиять на нее активному субъекту становилось все труднее. Ситуация известная – не мы делаем революцию, а революция делает нас. Создав все необходимые условия тоталитаризма, народ легко превратился в объект воздействия и манипуляции. Субъективный порыв революции принял чисто мифологический характер.

 

Человек перестает помаленьку быть субъектом. Он теряет способность к рефлексии, к самооценке, к продуктивной деятельности, становится отчужденным индивидуумом, марионеткой, марширующим бараном.

 

Israel (Der, Begriff Entfremdung) так толкует Марксово понятие творческого труда (он отождествляет его с трудом неотчужденным). Труд творческий, если:

 

1) человек свою жизненную деятельность делает предметом своей воли и сознания;

 

2) человек благодаря труду может выразить свои способности в широкой сфере;

 

3) он может благодаря своему труду осуществить свою общественную природу;

 

4) труд не является только средством пропитания, то есть не чисто инструментальным.

 

Вряд ли это так. Все эти условия необходимы для творческого труда, но недостаточны. Нет главного — созидания нового, того, чего нет. Такие признаки могут быть, в сущности говоря, и у труда репродуктивного.

 

Суть политико-социальной концепции — отождествление, слияние, объединение государства и общества.

 

 

17 ЯНВАРЯ

 

Раннее христианство до его институализации было, пожалуй, первым выражением социальной мысли. Но этому, вроде, противоречит присущий ему традиционализм. Как совместить стремление к новой земле и новым небесам, к человеку, освобожденному от греховности земной, и традиционализм?

 

Можно предположить: а) ориентация на должное – характерная особенность социальщиков – была ретроспективной, должное в прошлом в библейских временах. Чем древней, тем истиннее:

 

б) новое мышление не могло порвать со старыми формами, такова общая закономерность развития человеческой мысли.

 

 

19 ЯНВАРЯ

 

Политика наказания целых народов или, по крайней мере, значительных масс людей, невзирая на их непосредственное участие в конфликте, политика наказания детей, женщин, стариков практиковалась в годы гражданской войны. Для Сталина подобная политика была привычной. В конце 1920 года, выступая на съезде народов Терской области, он говорил: «Вследствие того что некоторые группы казаков оказались вероломными, пришлось принять против них суровые меры, пришлось выселить провинившиеся станицы и заселить их чеченцами»   (Соч., т. 4, стр. 400). Через 25 лет то же самое сделали с чеченцами.

 

Политические тенденции, политические средства, смыслом которых является полное пренебрежение правами и достоинством личности, а целью — абстрактное понимание salus revolutio, все больше накладывались на социальную почву, подминая под себя социальный дух народного движения.

 

Ошибкой большевиков, как и большинства революционеров, был переход к принципу — цель оправдывает средства.

 

 

26 ЯНВАРЯ

 

Извечная борьба двух начал — общественного и личного. Она не совпадает с коллизией политического и социального, хотя тесно переплетается с нею.

 

Интересная тема — судьба русской интеллигенции или интеллигенции в роковые эпохи российской истории. Нынешняя ситуация повторяет прошлые времена, когда интеллигенция вместо активного участия в движении масс отстранялась от него, предоставляя разным недоучкам и проходимцам становиться во главе народного движения.

 

 

28 ЯНВАРЯ

 

Любопытно, как своеобразно сбываются некоторые предсказания. Сен-Симон вместе с Тьерри полагал, что будущий союз Англии, Франции и Германии станет международным условием политического и социального освобождения всей Европы. Энгельс добавил, что этот союз навсегда покончит с войнами между народами, но он будет осуществлен пролетариатом. Старик ошибся, союз осуществляет буржуазия и, кажется, весьма успешно. Если Соединенные Штаты Европы как развитие европейского рынка станут в 1992 году реальностью — это будет шагом к социализму, намного опередившим так называемое социалистическое строительство в Восточной Европе и в СССР.

 

 

30 ЯНВАРЯ

 

Сколько битв вокруг проблемы государственного языка в Эстонии! Закон принят. Из русско-националистических кругов раздается хор голосов, апеллирующих к центральной дубинке. Аргументы — ущемление русского национального меньшинства. Но дело в том, что в условиях нашей империи русские не составляют меньшинства, а практически являются господствующей нацией, вопреки всем декларациям и фарисейским заклинаниям. Поэтому эстонцы вправе, обязаны защищать свой язык от экспансии языка большой нации.

 

Другое дело было бы, если бы Эстония стала самостоятельным государством. Тогда введение государственного языка означало бы нарушение принципа равенства и демократических свобод. Требование «никаких привилегий ни одному из языков» было бы разумным и справедливым.

 

 

5 ФЕВРАЛЯ

 

Следует продумать такую периодизацию нашей революции, начиная от ее победного взлета, кончая поражением:

 

1) диктатура  пролетариата   —   очень  короткий период до начала гражданской войны, скажем до середины 1918 года;

 

2) диктатура партии. Прошла два этапа:   а)   с преобладанием
пролетарского элемента, примерно до 1922 года; б) с преобладанием
крестьянского элемента — сталинско-бухаринский блок;

 

3) диктатура бюрократии — с 1929—30 годов после разгрома «правого» уклона.

 

 

4 МАРТА

 

В «Дневнике» Кафки сказано про меня: «Если я обречен, то обречен не только на гибель, но обречен и на то, чтобы до самой смерти сопротивляться».

 

Социалистический характер Октябрьской революции объективно определялся тем, что она совершалась при гегемонии пролетариата, то есть пролетариат как класс, бытие которого социалистично в силу его места в историческом процессе, руководя революцией, не мог не добиваться и своих собственных целей, в первую очередь в экономической сфере. По мере того, как управление обществом и революцией переходило от пролетариата к партии, правящей от его имени, а затем и к партийной бюрократии, терялся социалистический характер революции. Она оставалась таковой лишь по названию.

 

Сейчас, возвращаясь к социалистическим преобразованиям, важно определить — какой класс, слой является носителем социализма. По-видимому, экономический совершенно недостаточен.

 

Если рассмотреть дело исторически, то единственная страна, которая отошла от чисто экономической интерпретации марксизма, была  Югославия. Она перевела социализм через концепцию рабочего социалистического самоуправления в русло социального общества.

 

Но и этого, наверно, недостаточно. Надо идти дальше. И то, что сделали  чехи в 1968 году, — пример. Идти к очеловечиванию социализма.  Социализм с человеческим лицом. Попытка Горбачева—Яковлева пойти  по этому пути прекрасна, но плодов она пока дает мало.

 

Консервативное антисоциалистическое болото топит все прекрасные начинания и планы.

 

 

6 МАРТА

 

А. Богданов сформулировал такой, на мой взгляд, весьма близкий к  истине, закон, что деятельность системы определяется тем ее элементом,  который обладает более низкой организованностью. Видимо, под организованностъю понимается не некая механическая упорядоченность (хотя  она может иметь место тоже), а порядок в более высоком смысле  слова, например, уровень сознательности, образованности, способности  на адекватную реакцию по отношению к окружающей среде.

 

Наша партия в ее современном состоянии, по существу, состоит из семи партий (по крайней мере), и определяющую роль играет обывательский элемент, далекий от подлинных ценностей социализма. Может быть, это, в первую очередь, националы разного типа (шовинисты и националисты), очень далекие от принципов интернационализма.

 

 

8 МАРТА

 

Команда Горбачева — его правительство ведет себя подобно Временному правительству Керенского. Как правительство Керенского, объявив о радикальных реформах, ничего практически для них не сделало, а лишь постоянно о них говорило, так и горбачевское правительство,  порадовав всех идеями перестройки, ничего реального ни в экономической, ни в социальной жизни не сделало. Там кормили народ обещаниями, и здесь та же картина.

 

Похоже очень и то важное обстоятельство, что как в 1917 году, гак и в 88 — 89 годах гласность и демократия сделали реальные успехи.

 

Но в условиях,  когда экономические  и  социальные  ожидания масс не реализуются, к власти начинают продвигаться как правые, так и левые экстремистские силы, которые одиозности своей носят экстремистский характер.

 

 

12 МАРТА

 

Националистические страсти, захватившие массы людей в Эстонии, невозможно успокоить рациональными аргументами, они просто не воспринимаются. Появился и стал устойчивым комплекс национальной подозрительности, и поскольку он подсознателен или бессознателен, он не осознается, воздействовать на него обычными путями нельзя.

 

 

19 МАРТА

 

Предвыборное собрание в круглой аудитории на Ванемуйне.

 

Семь кандидатов в депутаты рассказывали  о своих программах  — от интер-наци до крайних националистов.

 

Первые опыты демократической процедуры. Но до чего же пассивен наш народ, особенно молодежь.

 

Студентов практически не было.

 

В чем дело, почему молодежь спит в условиях, когда возможности для активной деятельности и борьбы беспрецедентны для страны? Не является ли отсутствие пассионарности признаком умирания нации? Или же это явление временное? Поразительно, что отсутствуют даже единичные индивидуумы, которые никогда не исчезали, даже в самые тяжелые времена.

 

В докладе Горбачева провозглашен принцип равноправия различных форм социалистической собственности на средства производства. Если это так, то надо, сказавши А, говорить Б. Значит, должны существовать равноправные классы (социальные группы). Отсюда миф о так называемой гегемонии рабочего класса, о его руководящей роли теряет свое теоретическое обоснование. Интересно, как будут вертеться писаки-борзописцы, чтобы сохранить этот важный для бюрократии миф?

 

 

25 МАРТА

 

Сейчас много говорят об утопизме мировой революции, причем не просто об утопизме, это можно было бы пережить. А об утопизме, который привел ко всем нашим бедам. Сторонники такой точки зрения как-то не учитывают, что миф о мировой революции по своим последствиям в подметки не годится мифу о победе социализма в одной стране.

 

И была ли вообще идея мировой революции мифом? А если она была им, то насколько? В любом прогнозе, если он сбывается не полностью, можно найти мифологический элемент.

 

То, что революция в европейских странах не была мифом, свидетельствуют реальные революции в Германии, Австро-Венгрии, в Восточной Европе. Во всяком случае, они говорят, что атмосфера была накалена до предела. Конечно, другая ситуация была в странах-победителях. Но все же возможность революции и в других странах явно была.

 

Может быть, это был тот исторический случай, который стал кульминацией пролетарского движения.

 

Если Октябрьская революция победила в России, то почему антикапиталистическая революция не могла победить в Германии?

 

Несомненно, Ленин, большевики, спартаковцы недооценили способности капитализма выдержать первый натиск, недооценили его адаптивности. Но проверить это надо было. Может быть, Октябрьская революция дала импульс социализму через развитие и совершенствование капитализма.

 

 

10 АПРЕЛЯ

 

А. Ципко («Наука и жизнь», № 11, 1988).

 

1) Отрицает термидор Сталина в конце двадцатых годов, а тех, кто стоит на такой точке зрения, считает утратившими здравый смысл, чувство реальности (стр. 46).

 

2) Если отделить реальный социализм (в том числе сталинский) от научного (марксистского), то последний «вообще повисает в воздухе, в лучшем   случае ему можно присвоить статус нормативной теории, по подобию Нагорной проповеди Иисуса, рассчитанной на все века и на все народы» (стр. 47).

 

3) Гипотеза термидора снижает интерес ко всем другим возможным причинам и предпосылкам сталинизма, считает Ципко.

 

По-моему, наоборот, она требует ответить на вопрос, как стал возможен такой термидор, требует глубокого изучения революции, которая создает внутренние предпосылки для своего перерождения.

 

4) Правильное замечание: сталинизм не увязывается с главной альтернативой развития России, с динамикой развития человеческой цивилизации. А увязать надо. Дело, как мне кажется, в том, что Октябрьская революция, будучи первой весьма незрелой попыткой атаковать частную собственность, была — и не могла не быть — лишь негативным уничтожением частной собственности, она не дошла и не могла дойти в тогдашней России до позитивного отрицания. Сталинизм — способ сопротивления  всеобщей частной собственности, попыткам ее  низвержения,   способ, надо  сказать,  весьма  успешный,  проявивший   характер  тихой   контрреволюции.

 

5) Сталин и его деятельность «являются порождением революционного  движения, которое началось задолго до того, как Сталин пришел к власти. Сначала было слово!» (стр. 48).

 

И да, и нет. Порождением историческим, хронологическим, но уродливым порождением, исказившим до неузнаваемости первоначальные цели революции. Вопрос, почему это ему удалось, предполагает поиск ответов в исследовании своеобразия революции и гражданской войны.

 

6)Действительно сложный вопрос, требующий глубокого философского и политэкономического анализа: «возможно ли построить неказарменный, демократический социализм на нетоварном, безрыночном фундаменте»?   (стр. 49).

 

Здесь мы упираемся в тяжелейшую проблему денег как формы отчуждения.

 

Но совершенно очевидно, что нетоварность для Маркса возможна лишь при очень   высоком развитии производительных сил, при изобилии потребительских товаров и, наконец, самое главное, при мировом социализме. А если это сделать раньше, то для Маркса совершенно ясно, что начинается «старая мерзость».

 

7) Является ли  производственная  кооперация  в  аграрном  секторе во всех случаях прогрессом? (То, что национализация земли не обязательна, против этого, кажется, возражений не было.)

 

Странно читать подобные заявления у человека, написавшего не одну книгу о социализме.

 

Разве имеет что-либо общего коллективизация с кооперацией (хотя бы чаяновского типа)? Зачем же их отождествлять?

 

8) Совсем уж апологетикой  звучит  тезис,  что «прочные  гарантии личных свобод, демократии» невозможны, если члены общества «не имеют самостоятельных,   независимых   источников   существования». И даже  «можно ли было  избежать  насилия  над  крестьянством  при  твердом  убеждении, что обобществленный труд, коллективный труд на земле является экономической необходимостью». А почему нельзя? Если никто никого не принуждает, то разве коллективный труд не производительнее труда индивидуального?

 

9) «В целом и мышление Сталина, и его представления о социализме были типичными для марксистов того времени» (стр. 50).

 

Это верно. Но дело в том, что Сталин говорил одно, а делал другое. А в том, что многие большевики думали и делали, как Сталин, сомнений нет.

 

На стр. 50 Ципко говорит, и правильно говорит, о деформации марксизма, хотя перед этим практически утверждал, что деформации-то и не было, а Сталин следовал догмам марксизма. Где же правда?

 

10) Сравнение Сталина с Каутским (стр. 50) мне кажется натяжкой

Дело, по-видимому, в цели производства. Социализм стремится к снятию отчуждения, к освобождению человека, капитализм – к  максимальной прибыли. Каутский и другие марксисты эту мысль и подчеркивали.

 

Здесь опять та же тенденция — спустить конечные цели до целей непосредственных. По-видимому, необходим период, и немалый, когда целью должна оставаться прибыль, чтобы подготовить условия для снятия отчуждения.

 

11) Ципко приводит слова А. Шаффа, сказавшего, что суть сталинизма в  убеждении многих марксистов его  эпохи,  выраженном  в формуле: «Не так важно, что люди мыслят, а важно то, что они должны мыслить». Но почему это суть сталинизма? Ведь так думают все социальщики, Сталин не был    социальщиком,    он    был    политико-социальщик. Последнее означало ориентацию на должное, но не в этом суть. А суть в том, что он политическими средствами стремился осуществить цели социальные. Отчужденными средствами достичь снятия отчуждения — нелепость и внутреннее противоречие.

 

12) Отступления  или  отклонения  теоретического порядка  от  духа марксизма-ленинизма Ципко сводит лишь:

 

а) к представлению о партии как об «ордене меченосцев»,

 

б) низведению простых людей до функции «винтиков»,

 

в) к  идее  обострения  классовой  борьбы  по мере  продвижения  к социализму.

 

Вот и весь список. Не мало ли? Думаю, что этот список можно продолжить довольно многими «новшествами». Да и сам Ципко это делает. Например, когда пишет о «фаталистическом понимании закона как неодолимой силы, рока», «не имеющего никакого отношения к марксизму» (стр. 54).

 

Любопытно, что столь знающий человек путает хрестоматийное изложение марксизма с самим марксизмом. Разве ему неизвестно, что проделывает идеология с наукой, что идеологизированный марксизм сохраняет свою генетическую связь с источником лишь по названию, что дело не в положениях, вырванных из контекста, дело в системе взглядов. А она-то у Маркса и Сталина совершенно разная.

 

Политико-социальная концепция Сталина напоминает марксизм, как плохой манекен живую красавицу.

 

Кроме того, основная особенность сталинской контрреволюции как раз и состояла в том, что на словах она сохраняла революционные, в том числе марксистские, традиции, а на деле их полностью игнорировала.

 

Лицемерие – коренная черта сталинизма.

 

13) Правильно, что пора, давно пора, спросить, что в теории Маркса подтвердилось и что не подтвердилось. Но это надо делать не такими методами, как Ципко, – вырыванием положений из контекста, приписыванием тех или иных тезисов к совершенно неподходящим ситуациям.

 

Пример. Маркс говорит об идиотизме деревенской жизни – у Ципко это обоснование коллективизации. Другой пример – Маркс говорит о крестьянстве как последнем капиталистическом классе. Не капиталистическом, а буржуазном, а это не одно и то же. Но частнособственническое крестьянство действительно буржуазный класс. А выводы из этого правильного положения у Энгельса, например, и у Сталина практически противоположны.

 

Правильно также, что теория коммунистического общества, изданная в середине XIX века, не может оставаться неизменной в конце XX века.

 

14) Противоречие. С одной стороны, утверждается, что коллективизация была реализацией марксистско-ленинских идей на отношение к крестьянству, а на стр. 55 говорится прямо противоположное: «тот колхозный строй, который был создан по сталинским чертежам, не имеет ничего общего с ленинским строем цивилизованных кооператоров». И это, несомненно, верно. Но ведь до этого утверждалось обратное. Не кругло получается.

 

15) Где   Ципко  нашел   критиков   сталинизма,   которые   принимают как постулат, что «социализм начинается с «отбрасывания» буржуазной культуры» и что «насаждение атеизма приносит бесспорную пользу». Кажется, таких сейчас нет (№ 12, стр. 40).

 

16) Характеристика  вождей   (из   их  числа  он   исключает   Ленина) похожа на истину. Они, правильно подмечает Ципко, грешили вульгарным социологизаторством,   переоценивали   значение   техники,   пренебрегали человеческим фактором, думали создать единоуправляемое общество.

 

Особенно опасным стало «отлучение от активной гражданской жизни всех, кто мыслил иначе», отлучение интеллигенции, подчинение кадровых вопросов классовому принципу, пренебрежение к праву.

 

Вот здесь, как говорится, зарыта собака. Именно здесь следует искать истоки сталинизма. Ситуация гражданской войны — раз. Уровень революционных масс, их культура, оторваться от которой вожди слишком долго не могли, — два. Пренебрежение демократическими принципами в угоду конъюнктурным, по существу, соображениям — три. Апология насилия, отсутствие в верхних эшелонах хотя бы чувства опасности перед последствиями террора — четыре и т. д.

 

Вина Ильича и его соратников, что они игнорировали опасности, проистекающие из необходимости диктатуры, не предприняли решительных шагов хотя бы для провозглашения временности террористических и диктаторских средств, не вняли голосу социал-демократических критиков и даже голосу своих союзников.

 

17) Ципко выступает против тезиса Троцкого, что сталинизм был мелкобуржуазной реакцией на Октябрь.

 

Конечно, надо строго опеределитъ понятие мелкобуржуазности. В сущности говоря, сталинизм есть частнособственническая реакция (всеобщая частная собственность по Марксу) на Октябрь. А в более прямом смысле — бюрократическая реакция на Октябрь. Октябрь — народная, социальная революция, сталинизм — захват власти оторвавшимся от народа бюрократическим аппаратом.

 

18) На стр. 42 Ципко перечисляет круг опасностей, которые подстерегают социалистическую революцию. Здесь и упадок сельскохозяйственного производства, и утрата любви к земле, бесхозяйственность, апатия, сверхвластие партии. Но все эти реальные   беды сформировались в полной мере уже после захвата сталинистами власти, после сталинского термидора, и они не причина, а результат этого термидора.

 

Довольно своеобразная форма доказательства – сваливаются в кучу процессы, происходящие в разное время и порожденные разными условиями, разными видами деятельности.

 

Возникает видимость доказательности для широкого, а тем более предубежденного всей сегодняшней критической атмосферой читателя

 

19) Можно ли считать книгу Л. Крицмана одой революционному насилию? У меня такого впечатления не сложилось. Книга содержит интересный материал, написанный по следам, о военном коммунизме Она скорее ода продуктообмену, для Крицмана военный коммунизм — при всех своих ошибках и недостатках, грубости и несовершенстве — прорыв в будущее.

 

20) Правильно соображение Ципко, что священное преклонение перед революцией, абсолютно господствующее в среде большевиков, было тем ростком, из которого выросли принципы — революция выше всякого закона и общечеловеческих ценностей. Но здесь опять же сталкиваемся с методологической ошибкой автора — вырывание положения из контекста.

 

Когда Плеханов на II съезде говорил о необходимости, исходя из успеха революции и принципа salus revoluticae suprema lex, допустить ограничения демократии, он был прав. Ибо нет и не может быть революции (по крайней мере до сих пор), которая в той или иной форме не ограничивала бы демократию. Иначе революция никогда не победит. Но все дело в том, чтобы не превращать это ограничение в доблесть. Это, кстати говоря, понимал Ленин и неоднократно об этом говорил.

 

Превращать Плеханова в предшественника Сталина, это, извините, nonsens.

 

21) Строки, посвященные трагедии гражданской войны, террору и его роли, очень хороши.

 

Но все же есть вопрос.  При всем отвращении  к террору, террор гражданской войны и террор сталинизма — это не одно и то же.

 

Вопрос сложнейший — отношение к насилию.

 

Как быть при безоговорочном отношении к насилию с насильниками, с теми, кто вас насилует, есть ли право на необходимую и законную оборону? Разве допустима для социолога, специалиста по революции такая «красивая» фраза?

 

Вообще что-либо достигнуто крупного в истории без применения насилия? Увы, нет. Чтобы прийти к гуманистическому утверждению о необходимости исключения насилия из жизни общества, одних призывов (а их не счесть) явно недостаточно, потребовался трагический, кровавый опыт человечества.

 

Безоговорочное отрицание насилия (без дополнительных разъяснений) есть, по существу, его защита. Ибо даже в современном мире насилия еще хватает. Как было бы хорошо, если бы можно было уговорить насильника.

 

По-моему, Ципко сильно субъективизирует процесс революции, представляя ее как адекватную реализацию планов и проектов революционеров. На самом деле в революции, как и в политике вообще, действуют объективные моменты,  которые  сводят на нет намерения вождей  и теоретиков, заставляют их действовать так, как они не предполагали и не хотели. Они вынуждены подчиняться обстоятельствам куда больше подчинять обстоятельства. В письме к Вейдемейеру (12. 04. 1853) Энгельс писал о  несчастье   для   партии   встать   во   главе   движения, когда условия для реализации программы этой партии еще не сформировались: « Мы будем  вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны». И все это под давлением пролетариата, так сказать, назвался груздем – полезай в кузов.

 

 

16 АПРЕЛЯ

 

Может ли демократия быть установлена путем революции? Кажется, в истории таких прямых примеров нет, если не считать США. Ханнингтон, реферат статьи которого я прочитал, пишет: «Все революционные силы, находящиеся в оппозиции к авторитарному режиму, называют себя  демократическими силами, но, придя к власти, устанавливают еще более репрессивный режим, чем ранее». Все демократические режимы есть результат деятельности элит, а не народных движений.

 

На первый взгляд, это верно. Но если вдуматься, то приходишь к выводу, что отход от демократии у революционных сил есть результат не их деятельности, а деятельности контрреволюции, и элита тут ни при чем. Революция начинает борьбу против контрреволюции, и тут не до демократии. Ведь, в конечном счете, весь период после революции — непрерывная борьба революционных и контрреволюционных сил. К сожалению, за этой борьбой часто исчезают демократические цели революции.

 

 

19 АПРЕЛЯ

 

У Маркса есть такая мысль, что ореол святости слетает со всех отношений, когда они превращаются в чисто денежные отношения. Когда Ципко говорит, что бестоварная концепция породила сталинизм — это неверно в целом. Но то, что бестоварность, отсутствие рыночных деловых отношений есть база культа, святости власти и т. п. — правильно.

 

 

6 МАЯ

 

22) Проблема мелкобуржуазности крестьянства. Ципко не различает объективных экономических масок, объективного социального положения огромного слоя мелких производителей и субъективные моменты в политическом и ином отношении к этому слою.

 

Вообще эта часть статьи создает впечатление, что она написана неспециалистом, человеком, далеким от марксизма.

 

а) Можно ли сомневаться в «мелкобуржуазности» крестьянства? И что такое эта мелкобуржуазность? Разве об этом не написаны целые тома у Ленина? Конечно, можно с этим спорить, но для этого нужно выдвинуть политэкономические аргументы, раскрыть экономическую сущность и природу крестьянства.

 

Утверждать, что признание мелкобуржуазности крестьянства «и есть тот сталинист, который сидит во многих из нас» (стр. 44), — это уж слишком. Разве западные марксисты, социал-демократы отказываются от тезиса о мелкобуржуазности, но почему они должны быть причастны к сталинизму?

 

б) Другое дело — как оценивается, как котируется эта самая мелкобуржуазность. Признание буржуазности чем-то очень нехорошим свойственно вульгарному марксизму. Отождествление же буржуазности и капитализма вообще безграмотно и абсолютно чуждо марксизму.

 

Мелкобуржуазность была важным (но вряд ли единственным) аргументом в антикрестьянской политике Сталина.

 

в) Противоречит   фактам    утверждение,    что    представителей   непролетарских   классов   не   считали   за   людей.   Достаточно   вспомнить об отношении к бедняку.

 

г) Постулат   о   вредоносной   мелкобуржуазности   крестьянства   был сформулирован Троцким, Зиновьевым, Каменевым, а затем канонизирован Сталиным, пишет Ципко, и фраза эта пахнет нехорошо. Тем более, что автор вступает в противоречие с самим собой, ибо раньше утверждал что такое воззрение вообще свойственно марксизму.

 

Распространенный ныне аргумент все свалить на Троцкого и представить Сталина его эпигоном, отмыть от антисемитизма вряд ли возможен.

 

23) Утверждение, что в основе сталинизма лежит негативное отношение к прошлому, отбрасывание буржуазной культуры, по крайней мере, требует уточнения.

 

Дело сложней, и факты говорят, что многое из буржуазной культуры прошлого отнюдь не было чуждо сталинизму. Вспомним активный процесс возвращения многих разрушенных революцией форм жизни, норм, поведенческих образцов и т. п.

 

24) Не понимаю, почему «вера в идею чистого человека как раз и подвела    наш    народ, обернулась политикой национального самоистребления» (стр. 46). Дело не в самой вере, а как эту веру использовали.

 

Дело не в учении Христа, не в принципах раннего христианства, а в институтах, умело использовавших эту веру.

 

Акцент следует делать не на верующих, а на вероучителей и их слуг. Любую чистую идею, как показывает история, легко превратить в античеловеческую силу.

 

25) Можно ли, как это делает Ципко, связывать сталинизм с просвещением, с Руссо, с социальным подходом к человеку, с идеализацией природы человека. А следовательно, с присущей революционерам верой в неограниченные возможности человеческой личности.

 

По-моему, здесь натяжка. Хотя сталинизм сохранил известную связь с социальными мотивами революционного мышления. Но они смогли породить столь отвратительное чудовище лишь в особом синтезе с политикой.

 

Стоит ли оспаривать почвенническую идею, что «сталинизм — как система взглядов — это не только история социализма, история России, но и история Европы, это во многом родное дитя ее экспансионистской культуры» (стр. 48).

 

Итак, Европа виновата. Если сталинизм ее «родное дитя», то она сама, со всей своей нынешней демократией, явно дитя незаконнорожденное.

 

Н. Эйдельман в очень толковой статье «Революция сверху» в России» на исторических примерах рисует наше сегодняшнее состояние. Какие уроки! Например, «при повышенной роли государства, при революциях и реформах сверху важное орудие противников преобразовании – это провокационное раздувание тех или иных беспорядков…» («Наука и жизнь», 1988 г., № 12, стр. 107).

 

Сейчас это главное оружие против перестройки. Этого не хотят понять лидеры радикальных группировок, да и лидеры нашего Народного фронта.

 

Другой урок: «правители выигрывают, находя достаточно широкую, активную, инициативную «интеллигентную» опору, и проигрывают, если не находят» (стр. 108).

 

Полностью относится к нам и такая закономерность: мы «наблюдаем старинный положительный опыт революций «сверху»: Петербург, Зимний дворец, государство значат   так   много,   что   могут   потягаться   и   с «формальным большинством» (1989 г., № 1, стр. 116).

 

Горбачеву удается преодолевать нарастающее сопротивление против перестройки   именно   из-за   этой   российской   особенности.   Супротив столицы  провинциальная  Вандея,  хотя  и   количественно  преобладает, но слабовата в коленках.

 

Кроме того, как это ни парадоксально, помогает десятилетиями воспитанное почтение и послушание людям верха. Иерархическая структура партии не позволяет организовать или, точнее сказать, затрудняет организовать консервативный заговор, консервативный отпор перестройке.

 

Они, по-видимому, ведут борьбу тихой сапой, привычными методами аппаратной интриги.

 

Очень хорошо сказано и по поводу такой особенности нашего нынешнего перестроечного состояния: «Подобная противоречивость (два шага вперед, два шага назад и т.п.), можно сказать, в природе вещей, если «революция» производится сверху, потому что в самом этом понятии заложено существенное противоречие» (стр. 119).

 

Всякий спуск с горы требует «зигзагов».

 

Любопытно замечание, что в периоды реформ верховная власть прогрессивнее, лучше среднего звена. «Она дальше, глубже видит интересы правящего класса, сословия, слоя, нежели сам этот слой, эгоистически ограниченный и недальновидный» (стр. 121).

 

Четко прослеживается эта особенность в наши дни. Достаточно вспомнить последний Пленум и выступления на нем, с одной стороны, Горбачева, с другой — областных сатрапов.

 

Но при этом Эйдельман и в том, что и Горбачев защищает, в первую очередь и главным образом, интересы правящего класса, то есть системы. Цель же состоит в том, чтобы перевести рычаг сверху вниз, чтобы возобладали интересы тех, кого привычно именуют трудящимися.

 

(Журнал «Политика», №№8,9, 1990 г.)

Рэм Блюм. © 2024