Депутат Рийгикогу
Памяти духовного отца
Весной 1989 года за месяц я потерял и своего родного отца и своего духовного отца. 8 мая умер Хендрик Аллик, и на панихиде в концертном зале «Эстония» Рэм Блюм по моей просьбе выступил с сердечным прощальным словом. Это были последние большие «красные» похороны в Эстонии. С балкона концертного зала свешивались в зал флаги эстонского рабочего класса начала века в память о человеке, который в молодости сражался под этими знаменами, который в свои 22 года был избран народом членом Рийгикогу (парламент) и которого в 1924 году его политические противники и тогдашние хозяева эстонского государства приговорили к пожизненной каторге. В исполнении камерного хора филармонии звучали революционные песни в обработке Вельо Тормиса, на кладбище звучал «Интернационал». В это время на башне Длинный Герман уже развевался сине-черно-белый флаг. Я попросил Рэма Блюма выступить на похоронах ветерана революции не только как очень близкого мне человека, но и как теоретика революции, самого крупного и уважаемого в Восточной Европе.
Через три недели меня потрясло сообщение о смерти Учителя. Интернационал прозвучал и на кладбище Раади в Тарту.
В ту весну прощания еще совсем не было ясно, какое будущее ждет Эстонию и Советский Союз. Хотя уже был создан Народный фронт и Москва выбрала своим представителем на Съезд народных депутатов Ельцина, но власть в Эстонии еще довольно прочно держалась в руках Вяйно Вяльяса, а в Кремле – в руках Михаила Горбачева. Однако в воздухе было много злых предвестников новой эпохи. Злых, конечно же, по отношению к ушедшим, потому что они всю свою жизнь посвятили провозглашению марксизма и строительству социализма. Эти люди до конца своей жизни отстаивали свои убеждения и делали они это не из-за карьеризма или собственной выгоды. Ведь мой отец сидел и в советское время за Полярным кругом в сибирском ГУЛАГе, а Рэм Блюм был в Советской Эстонии десятки лет опасным ревизионистом, от влияния которого предостерегали студентов местные партийные боссы, высказывая прямые намеки на связь с израильской разведкой. И поэтому трудно предположить, что они подумали бы сейчас о своих сыновьях. Может быть, они поняли бы, что у каждого поколения свой жизненный путь и своя истина, если бы они увидели, что это действительно истина, а не своекорыстное флюгерство. О Викторе Блюме, с которым я недавно беседовал в Иерусалиме, можно с уверенностью сказать, что он унаследовал от отца честность и твердость духа. Он проповедует терпимость и гуманизм в государстве, где в силу обстоятельств много ненависти и непримиримости. И как христианин, он – в еврейском государстве – еретик и ревизионист, то есть точно такой, каким был его отец – истинный марксист в сталинско-брежневской России.
Но их мнение о нас, наверное, не самое главное. Гораздо интересней было бы узнать, что они думают о том, что произошло в течение последних десяти лет в обществе. Ведь разрушено почти все, во что они верили и на что надеялись, но в то же время сметено много того, что они ненавидели и о разрушении чего они мечтали и сами своей деятельностью и подготавливали.
За одиннадцать лет вокруг нас изменилось очень многое. В обществе, свободном от цензуры, можно получить любое печатное слово, люди, освободившиеся от бдительного ока КГБ, могут ездить куда хотят. В магазинах полно туалетной бумаги и сосисок, которые в Советской Эстонии даже заместителю премьер-министра в спецмагазине продавали из-под прилавка, а с университетской кафедры профессор может высказывать любые сумасбродные идеи, и никто не требует у него конспекты для контроля. И все же, мне кажется, что если бы сегодня мы сидели с Блюмом в его кабинете на улице Анне, то наше настроение было бы примерно таким же, как и пятнадцать лет назад, и темы разговоров и заботы были бы довольно схожими.
Естественно, мы говорили бы о государственном правлении и правителях. Говорили бы о том, что опять у власти находятся люди, для которых главная цель – обеспечить себе беззаботную жизнь и которые во имя этого не побоятся никакой лжи. Мы были бы недовольны тем, что на должностные места, которые требуют компетентности, опять же пристраивают людей по принципу дружбы или партийной принадлежности, а не на основании знаний и умений. Нас озаботило бы то, что глава государства (кстати, бывший ученик профессора) провозгласил лозунг «Следуйте за моими словами, а не за моими поступками…»
Смешно, но в наших разговорах мы упоминали бы те же имена, что и 20-30 лет назад. Ведь некоторые коммунистические лидеры (забавно, что именно тартуские) стали капиталистическими боссами или же «тепленькие» места отцов заняли их сыновья. Но настроение совсем испортилось бы, когда мы подумали бы, до чего докатились и с кем себя связали некоторые из бывших соратников и учеников, с которыми в этих самых стенах на улице Анне был съеден не один пуд соли. Мы поговорили бы, как и раньше, об Эдгаре Сависааре и Марью Лауристин, вместе с которыми профессор Блюм создавал Народный фронт и которые стали сейчас злейшими политическими противниками.
Мы говорили бы о национальных отношениях. И мне было бы очень стыдно, что и то правительство, в состав которого я входил, не сделало ничего существенного, чтобы уменьшить издевательство над неэстонцами, которые дни и ночи простаивали в очередях, чтобы получить или обменять абсурдные виды на жительство. (А в то же время те 0,1 %, которые не должны были бы его получить, получали этот злополучный вид без очередей, «из-под прилавка».) Профессор очень болезненно переживал бы то, что десятки тысяч неэстонцев, которые поддержали нашу борьбу за независимость, фактически превращены во врагов Эстонии. Ведь официальной целью деятелей, находящихся у власти в 1992-95-х годах и начиная с 1999 года, было сделать жизнь неэстонцев такой сложной, чтобы они уехали отсюда. В результате произошла утечка мозгов – на Запад уехала русская и еврейская интеллигенция. Блюм, который сам много пострадал из-за национального вопроса и поэтому имел крайне низкий болевой порог, чувствовал бы себя лично виноватым в обострении межнационального напряжения в Эстонии. Ведь это он призывал русских поддержать Народный фронт, и ему было бы стыдно за деятельность Интердвижения. А среди тех, кто осуществлял политику, указывающую неэстонцам на дверь, есть и его бывшие хорошие ученики.
Мы говорили бы о внешней политике. Ликвидация Советского Союза и восстановление государственной самостоятельности Эстонии не было осознанной целью деятельности Рэма Блюма и его учеников. Мы боролись за демократию, что означало исчезновение цензуры, за свободное общение с заграницей, за свободные выборы из нескольких кандидатов. Если сейчас понимают под тогдашними борцами за свободу людей, которые боролись как раз за свободу эстонского государства, то мы в этом значении не были борцами за свободу, мы просто боролись за свободу личности и свободу мысли. Мы не отдавали себе отчет в том, что восстановление демократических свобод неизбежно повлечет за собой уничтожение монополии власти Компартии и падение громадной империи. Этого не предвидел даже Михаил Горбачев. Видимо, наши противники были более прозорливыми, чем мы, потому что они страшно боялись малейшего проявления демократии даже внутри партии и считали, что ревизионисты и те, кто цитирует Маркса, даже опаснее, чем открытые националисты и те, кто размахивал сине-черно-белым флагом.
Самое печальное событие, которое мы переживали вместе с Блюмом, было подавление «Пражской весны» советскими танками в августе 1968 года. Поэтому Блюм не жалел бы о распаде Советского Союза. То, что это государство стало тюрьмой народов так же, как и царская империя, нам было ясно давно. Но быстрое маразмирование Ельцина, который в 1989 году казался певцом свободы, не говоря уже об обстреле из танков демократически выбранного парламента, вызвало бы у Блюма как у убежденного демократа сущее омерзение.
Он не понял бы и появление той холодной стены, которую построили между нашими и русскими демократами эстонские правители. Ведь лозунгом 1980-х был как раз «За нашу и вашу свободу!». Он, конечно, не понял бы утопических мечтаний некоторых наших политиков жить рядом со слабой, раздираемой внутренними ссорами и поэтому непредсказуемой Россией, при этом надеясь на защиту со стороны НАТО. Гарантией независимости Эстонии он считал бы демократическую, сильную и интегрированную в Европу Россию, на защиту от которой Эстонии не придется растрачивать свои немногочисленные миллионы.
И мы говорили бы об университете. Его, как и профессора Юрия Лотмана, уберег бы от увольнения из университета, которое последовало бы из-за невозможности сдать экзамен по эстонскому языку на высшую категорию, только статус профессора эмеритуса, подаренный бы ему по старости. Но в ситуации, когда преподаватели университета по-прежнему получают жалкую зарплату, высшее образование кричаще недофинансируется (особенно по сравнению с армией), а правительство видит единственный выход из этого положения в установлении платы за обучение, пламенный борец стал бы читать студентам лекции об опыте студенческих волнений во Франции в 1968 году и, очевидно, вместе с ними он был бы на баррикадах.
И тогда мы спросили бы: «За что боролись?» Блюм обязательно доказал бы, что и происходящая в Эстонии революция подтверждает его революционно-теоретический анализ. И в Эстонии первоначальные благородные социальные цели сменил низкий политический расчет и, как во Франции якобинцы, а в России большевики, так и в Эстонии к власти пришел фанатичный политико-социальный тип революционера со своей верой в национальную идею и желанием подчинить все области жизни строгому контролю правящей партии (или коалиции). Блюм вспомнил бы уроки истории, которые говорят, что это к хорошему не приведет, но он также сказал бы, что такая узколобость не может быть вечной.
Высшей ценностью в шкале ценностей Блюма была свобода. Он назвал так же свою монографию, исследующую теории революций, – «Поиски путей к свободе». И поэтому, несмотря ни на что, Рэм Блюм был бы сегодня все же счастлив. Не было бы тому причиной изобилие на прилавках магазинов, а то, что степень свободы в сегодняшнем обществе несравненно выше, чем она была в недалеком прошлом. Некоторые из его идеалов реализовались, и поэтому жизнь прожита не зря. Жаль, что он этого не видит и не может испытать чувства радости.
Но свобода была лишь одной из ценностей, к которой стремился Рэм Блюм. Кроме того, он верил, что духовность, а не деньги являются высшим измерением человеческого достоинства и что человек социальное, а не индивидуальное существо. Исходя из этого, люди призваны помогать и поддерживать друг друга, а не обеспечивать только собственное животно-эгоистичное существование. Рэм Блюм и Хендрик Аллик действительно верили, что человек человеку друг, товарищ и брат. Они считали, что между свободой и равенством можно найти золотую середину. Уже в сегодняшней Эстонии видно, что идеалы, которые защищали Хендрик Аллик и Рэм Блюм, никуда не пропали. Пройдет еще немного времени, и они возродятся из пепла, чтобы искать более счастливой реализации. Оригинальная и глубокая теория революции Рэма Блюма может быть подмогой в этой удачной реализации.
Свое выступление на панихиде моего отца Рэм Наумович Блюм закончил словами: «Стоя перед лицом смерти, человек ищет смысл своего существования. И приходит к мысли, что смысл человеческой жизни в бессмертии. Чем больше человек сделал в своей жизни хорошего, чем больше он проявил себя как личность, чем смелее он отстаивал человеческое достоинство, тем больше его вклад в бессмертие». Эти слова трагически оказались и итогом жизни самого профессора.
Сентябрь 2000, Вильянди
Перевела с эстонского Лена Блюм
Опубликовано в журнале Таллинн №10-2000