кандидат философских наук, доцент
“Память о нас – это мир, в котором мы продолжаем жить”
(Рэм Блюм как актуальная проблема)
Мы познакомились в 1966 году, в начале осени. Я был студентом второго курса отделения русской филологии, смутно представлявшим себе свое будущее. Со школьных лет меня интересовали вопросы социальной жизни, но что это такое, в точности я не знал. Как сейчас понимаю, мне были интересны не столько политические вопросы, сколько социологические: как устроено общество, каковы механизмы его функционирования, изменения, развития? И уже внутри этой проблематики – вопросы устройства и функционирования власти, механизмы принятия решений.
Той же осенью 1966 года при кафедре философии Тартуского университета начал работать философский кружок. Начинание это могло бы быть вполне заурядным, если бы его организовали сверху, как средство промывки мозгов и дополнительного контроля за студентами. Но все дело в том, что наш кружок возник снизу, более того, по инициативе самих студентов – физиков и математиков третьего курса, прослушавших курс лекций по историческому материализму у Рэма Наумовича Блюма. Совпали три обстоятельства: толковые, стремившиеся докопаться до сути социальных проблем студенты, знающий, яркий и, главное, честный преподаватель и общественная ситуация, когда надежда на реальное улучшение положения в стране и в жизни каждого ее гражданина еще не вступила в противоречие со здравым смыслом.
Люди поколения Блюма были первым прозревающим поколением в трагической истории советского общества. Они не просто научились осознавать системную природу сталинского тоталитаризма, но и начали его демонтаж. Именно их усилиями (Никита Хрущев стал персонифицированным образом этого движения) в стране начался процесс осознания и преодоления тоталитарного прошлого, экономические преобразования и экономический рост, прорывы в науке и технике, даже успехи в спорте. Поколение «шестидесятников» проделало самую трудную часть пути в осознании и преодолении системной лжи и крови тоталитаризма. Своим трудом они расчистили поле, которое мое поколение должно было засеять и, возможно, получить урожай в виде демократического, процветающего общества.
Рэм Наумович Блюм родился в 1925 году, в Белоруссии. Перед войной вместе с родителями приехал в Ленинград. Потом была блокада, работа на Ижорском заводе, клепавшем танки для фронта, эвакуация, разлука с семьей, возвращение в родной город и, наконец, учеба на философском факультете Ленинградского университета.
Имя Рэм звучит не очень привычно для русского уха, оно родилось как аббревиатура первых букв трех слов: революция, электрификация, мир. Тема революции для Блюма не была просто исследуемой проблемой, она как бы пронизывала его личность. Отец Рэма Наумовича стал членом партии большевиков еще до октября 1917 года, и сам Рэм Наумович остро осознавал не только, как сейчас говорят, судьбоносность Октябрьской революции, но и собственную сопричастность Октябрю.
Что стояло за блюмовским отношением к феномену революции как теоретической проблеме и к Октябрьской революции? Для Блюма феномен революции был очень важным мировоззренческим ориентиром, стержнем, вокруг которого формировались и выражались его собственные, наиболее существенные взгляды. В распространившемся сегодня отношении к Октябрю, да и в целом к эпохе Советского Союза, существует какая–то угнетающая недодуманность, маскирующаяся за критически осуждающим многословием. Вот как выглядит в общих чертах широко распространенная схема: в период между 1905-м и 1914 годами Россия наконец-то преодолела синдром хронического отставания и встала на путь модернизации, о чем свидетельствуют темпы экономического развития в предвоенные годы, состояние финансов и явное ослабление политических противоречий в обществе.
Выход России на орбиту модернизации снимал с повестки дня вопрос о революционном пути развития. К общественной катастрофе Россию подтолкнули военные неудачи и дезорганизация общественной жизни, вызванная участием страны в Первой мировой войне. Возникла ситуация, открывавшая дорогу к власти наименее реалистичным и необремененным этическими “условностями” политическим силам, для которых уничтожение существующей власти и ее захват давно превратились в самоцель. Эти силы умело воспользовались традиционной для российского социума отчужденностью народных масс от культурной, экономической и политической элиты. Столь же цинично они поставили на службу своим целям и военно-дипломатическую игру германского генерального штаба. Разделавшись с внешними врагами, они с той же самоедской жестокостью принялись за самоуничтожение. Наиболее коварный и наименее интеллигентный среди них должен был оказаться победителем. Им оказался Сталин, лучше других постигший суть “революционного замысла” Ленина. Поэтому Сталин был совершенно прав, позволяя называть себя “Лениным сегодня”.
Подобная схема широко распространилась и стала фактом общественного сознания уже после краха Советского Союза. Ее утверждению способствовало обнародование фактов немецкой финансовой помощи большевикам и организации немецкой разведкой проезда Ленина и других большевистских лидеров в Россию через территории воюющих государств. Стали известны также некоторые ленинские документы периода Гражданской войны, показывающие вождя революции человеком жестоким и беспощадным, а также случаи массового террора большевиков, направленного не только против классовых противников, но вообще всех людей, выказывавших малейшее несогласие.
Все это в совокупности не оставляет почвы для какой бы то ни было идеализации Октябрьской революции. Идеализированный, точнее говоря, романтизированный образ Октября активно использовался советской официальной пропагандой, разумеется, в собственных целях. Правда, политики советской эпохи не были оригинальны: мифы о славном и героическом зарождении собственного государства, чистоте помыслов его создателей, справедливости целей и торжестве над многочисленными врагами почти без исключения присутствуют в официальных историях всех национальных государств.
Интерес к проблематике революции не был для Блюма ни случайным, ни, тем более, конъюнктурным. Общество, в котором мы жили, родилось в результате революции. Понимание природы и закономерностей революционных процессов, полагал Рэм Наумович, – ключ к пониманию современности.
Вспоминая о теоретических идеях и научно-преподавательской деятельности профессора Блюма, необходимо отметить и другую, не менее важную сторону его личности. Люди, знавшие его как академического ученого, завсегдатая Научной библиотеки Тартуского университета, автора книг, статей и докладов, возможно, не догадываются о другой, не менее сильной, яркой стороне его личности. Рэм Наумович был очень волевым, деятельным и реалистичным человеком, прекрасным организатором. В нем скрывался потенциал крупного политического руководителя, во многом невостребованный обществом и потому частично оставшийся нереализованным.
Теоретические интересы Блюма имели твердую практическую основу. Задача, которую он перед собой ставил, заключалась в том, чтобы понять природу советского общества, причины возникновения того странного социального образования, которое называлось СССР, где все, начиная с названия, следовало понимать с точностью до наоборот. Размышляя над природой общественного строя в СССР, Блюм нередко вспоминал слова Гегеля о “хитрости мирового разума”, имея в виду разительное несовпадение целей, которые выдвигают создатели этого строя, и реальных результатов: объективный ход исторических событий и тем более их более отдаленные последствия неочевидны для участников исторической драмы, для которых последствия их собственных действий могут казаться неожиданными. Помимо прочих обстоятельств будущее мешают видеть собственные интересы участников событий и порождаемые ими идеологические фантомы.
Интерес к проблематике революции мотивировался и более общими обстоятельствами. Рэм Наумович разделял позицию, высказанную в общем виде еще К.Марксом, о том, что капиталистический способ производства создает на Земле единую, все более глубоко интегрирующуюся цивилизацию. Революции – это особые процессы, завершающие одну фазу развития человеческого общества и начинающие его новую фазу. Поэтому природа революционных преобразований диалектически противоречива, а их изучение в известном смысле можно сравнить с задачей расшифровки генетического кода: новое общество возникает в процессе революционных преобразований как бы в сжатом редуцированном виде, в противоречивом ходе революции можно прочитать по крайней мере некоторые из будущих этапов и противоречий развития, рождающейся в ходе революции цивилизации. Новые социальные формы рождаются в ходе революции путем разрушения устаревших форм социальной жизни. Поэтому революция неизбежно носит разрушительный характер, но даже в этом качестве она выполняет важную конструктивную, созидательную роль. Творческая основа революции проявляется и в том, что возникающее и утверждающееся в ходе революции практически не может быть предсказано и предугадано до начала революционных преобразований или на ее ранних этапах. Поэтому, в частности, представляется большим упрощением точка зрения о, так сказать, предопределенности русской революции, ее “заказанности” и “оплаченности”.
Понимание Октябрьской революции Рэмом Блюмом было значительно глубже и содержательнее многих модных сегодня концепций. По его мнению, Октябрь знаменовал собой целую эпоху неудачных, малоудачных и полуудачных попыток модернизации российского общества, вековых усилий огромной страны встать вровень с самыми передовыми и процветающими государствами мира.
Профессор Блюм был одним из немногих ученых, способных дать системное объяснение феномену Октября и возникшего на его основе сталинского “социализма”. К сожалению, этот его потенциал не был реализован. Отчасти препятствием был он сам, его величайшая добросовестность и требовательность к самому себе и тем текстам, которые выходили из-под блюмовского пера. Практически вся научная биография Рэма Наумовича была посвящена “поискам путей к свободе”, но не движению по этим путям. Публичную, так сказать, легальную часть своего интеллектуального творчества Блюм посвятил изучению методологических проблем теории революции. Проделанная им работа совершенно необходима не только для осмысленного понимания природы революционных преобразований, но и вообще социальных процессов.
В качестве эмпирической базы своей методологической концепции Рэм Наумович избрал основные типы теорий революции, представленные в европейской и русской общественной мысли XIX – начала XX века. В том числе народнические, анархистские и марксистские теории революции. Полученные при этом методологические результаты использовались в дальнейшем для более глубокого понимания самих этих теорий. Частично свой масштабный замысел профессор Блюм реализовал в вышедшей в 1988 году в Таллинне в издательстве “Eesti Raamat” монографии “Поиски путей к свободе. Проблема революции в немарксистской общественной мысли XIX века”, и более подробно – в докторской диссертации.
Понятие революции рассматривалось профессором Блюмом в более широком контексте человеческой деятельности. Революция – одно из проявлений человеческой деятельности вообще, следовательно, в ней определенным образом преломляются такие необходимые модусы человеческой деятельности, как продуктивность и репродуктивность, соотношение конструктивного и деструктивного, диалектика целей и средств, творчества и воспроизводства и т.д. В последние годы проблематика деятельности, ее дихотомичность привлекала все большее внимание Рэма Наумовича. Революция как форма социальной деятельности отличается принципиальной неоднозначностью, не допускает линейных, исчерпывающих характеристик. Она – и злая, слепая разрушительная сила, стирающая границу между добром и злом, и высочайшее проявление творческой энергии и инициативы народа, и “праздник угнетенных и униженных”, возвращающий простым людям их свободу и достоинство, и разнузданная оргия человеческих страстей, растаптывающих всякое представление о праве и справедливости, стихия всеобщего разрушения, и неиссякаемый источник созидательного энтузиазма… Путь к свободе и путь к тирании. Дорога к храму и дорога в концлагерь.
Выделение политической и социальной теорий революции было первым шагом на пути к созданию логически целостной типологии революционных теорий. Дальнейшее ее развитие – описание более сложных: политико-социальной и социально-политической концепций. Наибольший интерес представляют при этом размышления Блюма о возможностях практической реализуемости теорий того или иного типа и последствиях их реализации. Для практики революционных преобразований в России особый интерес представляют политико-социальные теории революции, суть которых состояла в попытке совмещения социальных целей с политическими средствами их достижения. XX век подтвердил на практике, что общественная система социального типа не может быть построена с помощью насилия и не может нормально функционировать, опираясь на насилие, поскольку фундаментом ее выступает свободная и самостоятельная человеческая личность, не как винтик системы или ее функция, но как творческий субъект, создающий и контролирующий условия собственной жизнедеятельности.
Политико-социальная теория революции исходит из человеческой свободы как абстрактной цели общественных преобразований, но на пути к ее достижению приносятся в жертву личность и ее свобода. Результат оказывается противоположным ожидаемому: революционное преобразование приобретает стихийно-разрушительный характер и чаще всего “революция пожирает собственных детей”.
Процессы подобного рода, когда социальные силы, порожденные человеческой деятельностью, выходят из-под контроля общества и оказываются силой, враждебной и разрушительной для него, еще Маркс назвал социальным отчуждением и ставил вопрос о необходимости его преодоления как о важнейшей задаче человеческой истории.
Преодоление отчуждения – не цель и не стационарное состояние, но социально-исторический процесс постепенного превращения людей как членов человеческого общества, объектов и элементов в реальных деятелей, субъектов собственной истории. Этот процесс можно именовать как угодно: процессом субъективизации истории, ее гуманизации, очеловечивания и т.д. Но суть одна: человеческое общество для обеспечения собственного развития, по мере его усложнения, во все большей степени будет стремиться не к искусственному выравниванию условий существования отдельных индивидов и не к углублению естественных различий между ними за пределы природно и социально мотивированных различий, но к обеспечению свободы максимально полного раскрытия природных и социальных возможностей каждого индивида в рамках все более обобществляющегося человечества.
Данное положение сформулировано молодым Марксом в рамках его попыток обоснования “коммунизма как реального гуманизма”, как общества, преодолевающего отчуждение. И, надо сказать, Рэм Наумович Блюм в данном, принципиальном, пункте считал себя марксистом и был им на деле, в глубоком и серьезном, а не политико-конъюнктурном значении этого слова.
Для Рэма Наумовича проблема поисков путей к свободе представлялась проблемой преодоления отчуждения, что предполагает как бы встречное движение объективных общественных процессов и индивидуальных усилий каждой личности. Поэтому любое событие общественной жизни, способствовавшее пробуждению человеческой активности и востребовавшее ее, приветствовалось Блюмом как попытка преодоления отчуждения. Этим объясняется и энтузиазм, с которым Рэм Наумович встретил перестройку. Он воспринял ее как еще одну возможность противостояния той тотально-бюрократической форме отчуждения, которая была нашей общей судьбой в рамках сталинской модели социализма.
Дом Блюмов был, видимо, одним из самых открытых, гостеприимных и хлебосольных в Тарту. Двери его впускали даже не десятки, а сотни разных людей, которых притягивал не только несомненный ум хозяина, но и редкое сочетание других его человеческих качеств: душевной теплоты, такта, чувства юмора, редко встречающегося умения выслушать и понять. У меня никогда не возникало в этом доме чувства, что я не ко времени. Когда ни появишься, а мне доводилось бывать в доме Блюмов в разное время, кажется, что только тебя и ждут, только тебе и рады.
Дружба и сплоченность семьи не только помогали Блюмам преодолевать невзгоды, а их хватало, но и притягивали к ним других людей, которые вращались по разным орбитам вокруг нее как некоего центра притяжения. И вот уже столько лет прошло, как не стало Рэма Наумовича, но все так же собираются друзья и просто знакомые у скромного камня – места последнего приюта философа. И кто вслух, а кто про себя признаются, что без него этот мир для них стал беднее и хуже…
Личные судьбы людей поколения Блюма определялись не только фактами индивидуальных биографий, но и общими для страны крутыми историческими переменами. Сначала это была война, затем смерть Сталина и мучительное распознавание природы сталинизма, надежды хрущевской “оттепели” и, наконец, 1968 год.
Год этот во многих отношениях был необычным, знаковым, пророческим Мир, расколотый на враждебно противостоящие блоки, был озабочен очень похожими проблемами, вызвавшими кризис и на Западе, и на Востоке.
Будучи внутри событий, мы тогда, как мне кажется, не до конца осознавали два существенных обстоятельства: и “Майская революция” на Западе, и “Пражская весна” на Востоке были вызваны рядом весьма схожих причин-противоречий, указывавших также и на известную близость, при всех различиях и антагонизмах, так называемых капиталистической и социалистической систем. Поэтому неслучайно близкие по своей природе организмы были поражены одной и той же или весьма похожей болезнью.
При всей несхожести контекстов в содержании и причинах протеста просматривалось много общего. Протест уже не ограничивался требованием “прибавить масла на кусок хлеба”. И здесь и там речь шла о праве человека самому определять собственную жизнь, не быть марионеткой в руках государства, финансовых и медиамагнатов.
Напрашивался вывод: причины недовольства носят общецивилизационный характер. Под влиянием схожих технолого-экономических причин в разных концах Земли начались радикальные и глубокие изменения общественных потребностей, систем ценностей, характера деятельности, становящейся все более интеллектуальной и информатизованной (Блюм называл эти процессы “интеллектуализацией пролетариата и пролетаризацией интеллигенции”). В то же время организация политической власти в обществе не претерпевала почти никаких изменений. Более того, концентрация власти, финансов и информации в руках немногих усиливалась, а глобальные последствия потребительской экономики и авторитарной политики ложились в первую очередь на плечи тех, кто был отодвинут от принятия решений.
События 1968 года продемонстрировали также глубину пропасти между поколениями, в чем наше общество, кстати, оказалось также весьма похожим на западное. Поколение отцов, переживших войну и тяготы послевоенной реконструкции, гордилось достигнутым уровнем материального благосостояния (в Советском Союзе предметом гордости по понятным причинам оставалась память о победе в Великой Отечественной войне, да еще, пожалуй, успехи в космосе: “Зато мы делаем ракеты…”). Отношение к прошлому со стороны детей казалось отцам неуважительным и несправедливым. Молодые, в свою очередь, обвиняли стариков в консервативизме и конформизме.
Блюм очень чутко уловил эти изменения, подчеркивая их фундаментальный характер. Изменения в сознании людей вызываются переменами в технико-технологическом базисе цивилизации. Поэтому коренные преобразования политических структур, а вместе с ними и всего социального уклада жизни неотвратимы.
Удивительно, но сформулированные Рэмом Наумовичем более двадцати лет назад идеи, актуальны и сегодня. В частности, выход для советского общества он видел не в прямом и буквальном переносе на его почву западных стандартов и структур, а в поиске механизмов органического перехода от существующего бюрократического псевдосоциализма к демократически организованному и способному к саморазвитию и самоорганизации «снизу» обществу. Блюм считал принципиально важным при запуске механизма политико-институциональных преобразований в СССР использовать возникшее движение народа и его надежды для существенного продвижения по пути социальной демократии, для которой политические свободы и институты представительной власти парламентского типа не самоцель, а условие для формирования механизмов прямого участия народа во властной деятельности и в контроле за предательной властью.
Показательна в данном отношении роль Рэма Наумовича в деятельности того самого философского кружка, просуществовавшего в Тартуском университете благодаря его инициативе и энергии более двадцати лет. Случилось как-то само собой, что через какое-то время у кружка появился собственный девиз – слова великого немецкого философа И.Канта “Sapere aude” («имей мужество пользоваться собственным умом”). Никто никого не давил авторитетом, даже мнение Блюма не принималось безоговорочно. Благодаря Блюму, его примеру в кружке царила атмосфера интеллектуального равенства, взаимного уважения. Все стремились думать, понимать, что происходит в мире, на этом строилась вся система отношений.
Оглядываясь на те годы, понимаешь: кружок был ячейкой социального мира, в котором самой большой ценностью признается личностная неповторимость, присущий человеку творческий потенциал.
… Рэму Наумовичу не суждено было стать свидетелем катастрофического финала перестройки, но ощущение плохого конца не покидало его последние полгода перед кончиной. Как истинный демократ он не мог оставаться в стороне от реального демократического движения, возникшего в Эстонии – Народного фронта, в рядах которого его какое-то время многие влиятельные народнофронтовцы справедливо считали собственным учителем. Но отношения с Народным фронтом и его лидерами не были и не могли быть у Блюма идиллическими. Он понимал, что в конкретных условиях массовое движение не могло не быть национально-демократическим, и видел свою задачу в том, чтобы оно оставалось демократическим, не превращаясь в националистическое.
Как подлинный демократ и глубокий теоретик Блюм отлично понимал, что в случае преобладания национальных целей демократические преобразования в Эстонии неизбежно отойдут на второй и третий план, что и случилось на деле. Он продолжал верить, что в ходе открытой политической борьбы определяющими оказываются не абстрактные расчеты вариантов и шансов, но собственная позиция, вмешательство в события. И он вмешивался изо всех сил, испытывая колоссальное давление с разных сторон: и со стороны сил старого порядка – от Интердвижения до партийных чиновников, для которых Блюм во все времена оставался белой вороной. С другой стороны, и в рядах народнофронтовцев он все больше ощущал себя чужим среди своих. Угнетала его и откровенная бесхребетность тогдашних партийных руководителей республики.
Смерть его показалась мне символичной. Рэм Наумович не был создан для той жизни, которая возникла на развалинах перестройки. Могу с большой долей вероятности предположить, что распад СССР его не так угнетал бы, как свертывание возможности проведения демократических преобразований, иммитация демократического процесса как прикрытие социального расслоения.
Какой была позиция Рэма Наумовича в вопросе о национальной независимости Эстонии, безусловно, сверхделикатном вопросе? Блюм видел задачу демократической революции в том, чтобы создать условия для рационального и цивилизованного выбора народом своего исторического будущего.
Но жизнь продолжается. Теперь уже многим стало понятно, что власть и народ по-прежнему живут в разных измерениях, и, хотя существует политический плюрализм, но все так же отсутствует демократическая оппозиция.
Неумолимое время уносит в бездну вечности лица близких людей, звуки их голосов, но остается память. В нашей памяти они продолжают жить.
Таллинн, июль 2005 г.